На мужской половине потихоньку угомонились. Я сменил ботинки на войлочные туфли, приглянувшиеся мне в предместье Бордо, и снова вышел на разведку. В коридоре стояла темнота, где-то снаружи тихонько позвякивал колокольчик. Козы — одна или несколько! Теперь понятно, что там, на заднем дворе, и откуда запах. Сетчатая дверь подалась без скрипа, какое-то время я привыкал, присев у порога. Было слышно, как за домом сплевывает Луис и тихонько постанывает амортизатор. Видимо, охранник раскачивался, усевшись на капот. Нет, они явно распустились.
Я находился в центре маленького патио, с трех сторон ограниченного невысокими каменными, неряшливо сложенными стенами из грубых камней. Почти ощупью прошел по кругу, руки наткнулись на деревянные дверцы клетей. Внутри негромко проблеяла коза, другая, унюхав чужого, завозилась вплотную к загородке. Я обогнул двор по периметру, заглядывая за край, но ничего не мог различить, кроме трех-четырех бесконечно далеких огоньков на невидимых сейчас горных склонах. Догадка была верной: убежище располагалось в труднодоступном месте, куда вела единственная дорога. Весьма нелепо! Если бы показались звезды, стало бы легче сориентироваться, но небо оставалось плотно затянутым облаками.
В тот момент я еще не подозревал, насколько неумным окажется решение Пенчо провести остаток ночи в домике матери Мигеля. Катастрофически неумным!
Я вернулся к дому. Сквозь закрытые ставни нашего с Инной окна выбивался слабый лучик. Окно слева, в комнате, где расположился Хосе с парнями, было ярко освещено. Еще дальше влево моргало третье узкое окошко. Очертания дома терялись в непроглядной темноте. Наверняка старик опять уединился, он только и ищет повода побыть один. То ли медитирует, то ли молится своим «идолам».
Добраться до окон оказалось не так-то просто, пришлось вскарабкаться на стену. Спустившись с другой стороны, я долго не мог найти опору. Матерь божья, задняя стена домика вплотную примыкала к обрыву! Чахлые пучки света из окошек освещали кусок почти вертикального склона, образованного обломками породы. Кое-как, прижавшись животом к стене, я мелкими шажками перемещался вдоль узкого порожка, рискуя улететь в неведомую глубину. Происходило то, что многодумный Филин называет «мигом озарения»: я не мог объяснить, за каким чертом полез заглядывать в чужие форточки. К счастью, скальная порода не осыпалась, и, балансируя на кончиках пальцев, я сумел дотянуться до первой «гостиной».
