«Библиотеку» он содержал в образцовом порядке. У Николаса Сейбра хватало недостатков, но в этом он был безупречен.
Опустившись на стул, он отставил фонарь в сторону и протер глаза. Головная боль сконцентрировалась в районе затылка. Веки драли глазные яблоки как наждачная бумага. Вот уже два дня он был так занят стрижкой овец, что не мог выкроить минутки и побриться: Фрэнк последнее время неважно себя чувствовал и был пока плохим помощником. Большинство фермеров-овцеводов, имеющих подобные по численности стада, нанимают по десять двенадцать работников, которые пашут по четырнадцать часов в сутки! Самое важное – успеть с шерстью в Литтлтон раньше других и сорвать главный куш. Тот, кто приехал раньше других, загребает деньги лопатой за каждый тюк шерсти. Опоздавшие довольствуются остатками.
Ник понимал: чтобы сохранить свою ферму, он должен получать самую высокую цену за шерсть.
Проклятые овцы! Черт бы побрал этих паршивых овец вместе с их вонючим раствором, нескончаемым блеянием и острыми копытами, удар которых ранит человека не хуже ножа! Черт бы побрал эту страну, где человек не может нанять ни приличного эконома, ни приличного повара, где все без исключения слуги привыкли считать себя лучше своих хозяев…
«А разве ты сам не считал так же, когда нанимался на работу к Бену Биконсфильду?» – насмешливо напомнил ему внутренний голос.
Ник сжал голову ладонями, припоминая первые буйные месяцы, проведенные в Новой Зеландии. Гнев и унижение снедали его. Ник, с его взглядами на жизнь и его происхождением, был вынужден с готовностью откликаться на зов человека, который мало чем отличался от грязного английского крестьянина.
Однако со временем новые заботы вытеснили из его сердца возмущение и ярость. Николас навсегда запомнил тот момент, когда впервые осознал, что злоба больше не душит его. Однажды, во время стрижки овец он неудачно схватился за большие ножницы и острым лезвием распорол себе руку. Крови было очень много. Клара, жена Бена, взвизгнула и потеряла сознание, а Ник ничего не почувствовал. Ни страха, ни боли. Он стоял, спокойно глядя на красные струйки, и думал: «Может это моя смерть?..»
С тех самых пор всепоглощающий труд заменил Николасу эмоции. Успех не приносил радости, а неудача не вызывала отчаяния. Осталось только ощущение… бытия. День за днем. Месяц за месяцем. Николас оказался заложником такого образа жизни, чувствуя себя нисколько не лучше любого узника-одиночки с пожизненным сроком. И вдруг…
