— Ты рябинки объел, — съязвил Георгий.
— Не я, а сохатый. Разве ты не знаешь, чем сохатые питаются?
— Ну, ну, знаю. А у тебя, брат, фантазия здорово работает. Из тебя хороший лесовик получится.
Гошка локтем подтолкнул отца и подмигнул ему: дескать, врёт наш Семён, как заправский охотник.
По дороге домой Яков Тимофеевич сказал старшему сыну:
— Ты, Семён, можешь, однако, ехать в большое стойбище. Я пошлю записку аймачным начальникам, тебя там сразу устроят. Люди меня в Глухарином шибко знают, на почётное место садят. Станешь там бумаги писать или книги выдавать. Слышишь, сын? Только помни, крепко помни: всякое дело, какое дадут, надо любить. Без любви к делу нигде не найдёшь счастья. А без счастья какая жизнь?
Семён вдруг вспыхнул, раскраснелся, схватил отца за рукав, остановил:
— Нет, отец, нет! В Глухариное я не поеду. Буду охотником. Я уже начинаю разбираться в «лесной книге». Даю тебе честное комсомольское слово. Она станет моим первым, главным учебником жизни. Где-то я вычитал: дескать, на ошибках мы учимся… Гошка, дай твою руку! В следующий раз вместе пойдём на промысел. Ладно?
— Ладно, — свысока, как большой, сказал Георгий, — если не станешь задирать передо мной нос.
