Я положил «беретту» себе на грудь и уперся ладонями в крышку гроба. На одно ужасное мгновение я усомнился в своей способности ее поднять. Мысль об этом была похожа на дыхание смерти, обдавшее холодом кожу на бритом затылке, – той смерти, замешанной на жестокой клаустрофобии, которая настигает в заваленных пещерах, шахтах, на терпящих бедствие подводных лодках…
Ненасытная воронка вращалась рядом, как черный смерч. Действуя, я забывал о ней; во время бездействия она подкрадывалась ближе, чем моя собственная тень в полдень. Слепой лебедь расправлял крылья на скованном льдом озере моего ужаса…
Я напрягся, скрипнул зубами… и крышка поддалась. Вместо света я увидел серую мглу, которая не заставила бы зажмуриться и крота. Тусклый свет просачивался откуда-то сверху. Я вглядывался в десятисантиметровую щель – к моему громадному облегчению, снаружи не было заметно никакого движения. Тем не менее что-то показалось мне необычным.
Медленно поворачивая крышку на петлях, я осознал, что именно противоречит логике: состояние моего организма. Совсем недавно я был дистрофичным и анемичным обитателем психушки, потом трижды простреленным трупом, потом замороженным куском мяса в холодильнике. Температура окружающей среды с тех пор едва ли поднялась на пару градусов. Не чувствовалось тепла в мышцах, да и во всем теле; в паху раздулся ледяной пузырь; и все же я без труда удерживал одной рукой тридцатикилограммовую крышку. Ощущение было таким, словно между мозгом и конечностями появились гидроусилители, незаметно для меня выполнявшие всю работу. Я сказал «ощущение», но скорее это можно назвать подменой привычных ощущений. Сущий пустяк по сравнению со всем прочим – однако пустяк, оставивший чертовски неприятный осадок.
Я сел, а затем привстал, потрескивая затвердевшими джинсами и майкой. Пощупал кресты, лежавшие в кармане. Талисманы были зловещими, но я знал, что никогда не расстанусь с ними по своей воле. Кажется, кто-то из апостолов уже высказался до меня по этому поводу – что-то насчет живого зайца, который лучше, чем мертвый лев. И тем более лучше, чем мертвый шизоид.
С этой утешительной мыслью я наконец-то выбрался из гроба и понял, что нахожусь в камере гигантского стационарного холодильника. Такие, наверное, установлены на мясокомбинатах. Но вместо коровьих туш и свиных окороков, развешанных на крюках, я увидел до боли знакомую картину: унылые ряды металлических параллелепипедов, уходящие в темноту. Источники света – сигнальные лампы и шкалы каких-то регуляторов – оказались у меня за спиной. Под ногами был очень неудобный пол, усеянный валиками и похожий на массажер для Кинг-Конга.
