Может, оно, конечно, и к лучшему – если бы я застрелил Виктора сразу же, то живым оттуда вряд ли ушел бы. Я не настолько оборзел, чтобы рассчитывать на повторное воскрешение. Появился другой вариант – сделаться чертиком в табакерке. Цинк был достаточно тяжелым, и несли его, скорее всего, четверо. Меня так и подмывало выскочить и устроить им «спокойной ночи, малыши», однако я сдержался, потому что вряд ли смог бы быстро поднять крышку, а после этого еще и попасть в кого надо. Урок в больничном морге не прошел даром. Сковавший мышцы холод все еще не отпускал меня. Оставалось лежать и ждать развязки – в общем-то, обычное состояние для большинства из нас.
Через пару минут гроб со стуком приземлили; на всякий случай я тотчас же изобразил из себя полноценный «груз 200» – уронил руки вдоль туловища, накрыл пистолет ягодицей и закатил зрачки. У меня даже весьма натурально отвалилась нижняя челюсть.
Какие-то букашки с ледяными лапками забегали по спине в ожидании того момента, когда заскрипят петли и в щель хлынет свет. Конечно, я был неприятно взволнован. Подохнуть теперь казалось мне несправедливым и даже смешным, но я знал, что у судьбы свой взгляд на черный юмор.
Гроб сильно толкнули, и я ударился подошвами о торцевую стенку. Спасибо, что хоть толкнули головой вперед… Подо мной раздался душераздирающий визг. Должно быть, я очутился во временном хранилище жмуриков, а визг издавали плохо смазанные металлические валики. Лязгнул замок. Прозвучали удаляющиеся шаги нескольких пар ног. И снова – ватная тишина, темнота, неопределенность, боязнь пошевелиться. А вдруг кто-то до сих пор находится рядом?
Я дал себе еще несколько минут и за это время пытался установить, насколько новое существо соответствует Максиму Голикову, спроектированному в тысяча девятьсот шестьдесят третьем.
Вроде бы мои чувства остались прежними. Кое-кого я, как и раньше, ненавидел, всех прочих так же сдержанно, по-христиански любил. Особенно тщательно я исследовал свою сексуальность. При воспоминании о различных частях Иркиного тела мои части реагировали соответственно. Это обнадеживало. Может быть, я дешево отделался. Два «анха» в качестве реаниматоров и пули, превратившиеся в свинцовые шарики на ладони, – штуковины, конечно, непонятные и даже немного страшноватые, но, в конце концов, привыкли же мы к танталовым суставам и силиконовым грудям?…
Все; пора было выбираться на свет Божий – спасать себя, подругу дней моих суровых, а заодно и психа-музыканта, пока из нас троих не набили чучела для местной кунсткамеры. Ни на что другое, по-моему, мы не годились.
