— Патрисио…
— Нет, — последовала мгновенная и жесткая реакция. Затем уже более тихо и мягко Патрисио добавил:
— Извини, мама, но я не хочу, чтобы мне на плечи взвалили чужую ношу. Я вполне доволен своей жизнью.
Недовольно и упрямо она посмотрела на Шонтэль.
— Эта женщина… Как может она… Она ведь не нашего круга.
— Не нашего круга? Что именно ты называешь нашим кругом? Ты о тюрьме, которую возвела для меня после смерти Эдуарде?
Она вздрогнула.
— Да как ты смеешь…
— Как ты смеешь вмешиваться в мою жизнь, лишая меня права выбора? — Голос его гремел.
Эльвира презрительно вздернула подбородок.
— Она ведь даже не аргентинка. Оборванка…
— Я люблю эту женщину, мама. Люблю? И вновь сердце Шонтэль замерло. Он правда сказал это? А если да, то…
— Полагаю, ты подзабыла, каково это — любить, — продолжал он, и с каждым словом в его голосе звучало все больше страсти. — То огромное счастье, что испытываешь, когда любишь. Это прекрасное, неземное чувство. Попытайся вспомнить, что чувствовала к моему отцу. А еще больше — к Эдуарде.
— Прекрати! — Лицо ее побагровело.
— Просто попробуй! Прошу тебя! Ведь я тоже твой сын! Как и Патрисио!
— Именно поэтому я и сделала то, что сделала! Я хотела защитить тебя! — полуоправдывалась она.
— Мы мужчины и защиты твоей не просим.
— Эдуарде не умер бы…
— Но он умер. А я буду жить своей жизнью. С тобой или без тебя. Решать тебе.
— Луис! Не можешь же ты…
— Еще как могу! Шонтэль!
При звуке своего имени она будто очнулась, настолько потряс ее весь этот разговор. Она подняла глаза, не веря в то, что услышала, и гадая, сказал ли он правду или просто посчитал, что это произведет больший эффект.
— Твоя очередь, — сказал он, и она не сразу поняла смысл этих слов.
Хотел ли он, чтобы она сказала что-то его матери? Нет, он лучше всех понимал, что сейчас это не вполне уместно.
— Патрисио… — обратился он к брату. — Думаю, мне понадобится сцена.
— А мы постоим и послушаем тебя. Не так ли, мама?
Шонтэль не успела заметить реакцию Эльвиры. Держа ее под руку, Луис обошел мать и двинулся к ступеням помоста.
— Что ты намерен сделать? — взволнованно прошептала она.
Разумеется, планы матери уже сорваны. Хотел ли Луис сделать какое-нибудь публичное заявление, чтобы замять скандал?
Он наклонился к ней и тихо сказал:
— Шонтэль, ты вправе решать за себя. — Голос его был тихим и ровным. — Но достаточно ли я сделал? — добавил он, спрашивая уже скорее себя, чем ее.
Не все сказанное им было ей понятно.
