— До семнадцати лет я помогал отцу выращивать на ферме арахис. — Кейн устремил взгляд в пространство, словно мысленно перенесся куда-то далеко в прошлое. — Мы не нищенствовали, но рабов у нас не было — всю работу выполняли сами. Когда началась война, я вступил в шестьдесят седьмой полк, который формировался у нас в Джорджии, чтобы защищать свою родину. Теперь многие считают, что мною двигали иные мотивы. Вашингтон меня и мне подобных называет дьяволами, которые сражались за то, чтобы негры ходили в цепях. Но это все чушь. Мы были бедными. Я не собирался жертвовать своей жизнью ради чужих рабов.
— За что же в таком случае ты воевал? Кейн глубоко вздохнул.
— На первых порах в бой меня гнало желание не допустить к родному дому врагов. Когда приходят известия, что Потомакская армия вторглась в Виргинию, ты, глядя на свою мать, с ужасом думаешь, что скоро они заявятся и в Джорджию, уведут твоих свиней, сожгут дом. И начинаешь понимать, что это нужно как-то предотвратить. Поэтому я и взял в руки оружие.
Его голос вдруг зазвучал резко, скрипуче; в нем слышались гнев и обида — чувства, которые он давно притушил в себе, изгнал из своего сердца.
— А потом наступают холода. И тебе приходится в лохмотьях сражаться против людей в теплых и сухих синих мундирах. Ты постоянно испытываешь голод, порой довольствуешься одним червивым сухарем, а синие мундиры обжираются белой фасолью, ради которой ты готов пожертвовать правой рукой. А потом на твоих глазах убивают паренька, твоего земляка, выстрелом сносят ему голову с плеч, — голос Кейна зазвучал глуше, — потом тебе начинает казаться, что эта война ведется против тебя лично. От холода и голода ты звереешь. Война становится образом жизни. Я пошел на войну семнадцатилетним мальчишкой, а однажды проснулся, и оказалось, что мне уже двадцать один год и я — зрелый мужчина. Вся моя жизнь была отдана Конфедерации. Я сражался сам, а не платил ирландцам, чтобы они воевали за меня, как это делали янки. Но за четыре года многое переменилось, и я уже не понимал, за что сражаюсь. В войне погибли мой отец и два брата, и единственное, чего мне хотелось, — это вернуться домой и позабыть все, что со мной случилось.
— Однако Шерман опередил тебя, — продолжила его мысль девушка, вспомнив разговор с Кейном в один из предыдущих дней. К горлу подступил комок. Ее саму война вообще никак не затронула. О горе и бедах, причиненных войной, она узнала только от Кейна. Он еще повзрослеть не успел, когда от него потребовали принести в жертву отчизне все, что у него было. Он принес эту жертву и, как оказалось, напрасно: он отстаивал изжившие себя идеалы и принципы.
