Кейн продолжал говорить, как будто совершал обряд очищения.
— Сначала моя мать потеряла младшего сына, потом средний сын, Уолкер, сложил свою голову за «звезды и полосы». Она не вынесла горя. Моя мать была простой женщиной из семьи железнодорожных рабочих, живших в Манчестере. Ей было непонятно, во имя чего развязали войну между штатами, кто что отстаивает, какие права. Белые, черные — все это ей было безразлично. Она жила только ради своей семьи, и, когда Уолкер погиб, она в отчаянии выпила стакан опия и заснула вечным сном. Ей так и не довелось узнать, что она овдовела. — Кейн умолк. Кристал догадывалась, что он вновь переживает боль невосполнимых потерь.
Погруженный в раздумья, Кейн опустил подбородок ей на голову, и они долго сидели в тишине, каждый размышляя о своем. Вдруг Кристал почувствовала, как Кейн трется подбородком об ее макушку; он нежился в ее волосах. Девушке хотелось как-то дать понять Кейну, что она глубоко тронута его рассказом и теперь многое для нее прояснилось, но нужные слова не шли на ум, язык не повиновался. А потом он провел тыльной стороной ладони по ее губам.
Кристал взглянула на Кейна. И в лунном свете было заметно, что его черты подернуты печалью. Медленно приближая к ней свое лицо, он зашептал:
— Ты видишь перед собой разбойника. Он разговаривает с тобой, обуреваемый желанием поцеловать тебя. Не позволяй ему этого, девушка. Не надо…
И смял ее губы своими.
Его поцелуй, как она и ожидала — был горячий, чувственный; он заставил ее желать только его одного, и ничего больше. А губы у него и вправду были жесткие, и она упивалась их неподатливостью; это лишний раз подтверждало, что Кейн наделен силой, которой сама она не обладала. Ее разум, тело, душа требовали, чтобы она не поддавалась соблазну, — ее это погубит. Однако, подчиняясь зову изголодавшегося по ласке одинокого сердца, она раскрыла свой рот навстречу языку Кейна, с восторгом ощущая, как его рука, скользнув ей под ягодицы, притянула ее к груди; теперь они оба стояли на коленях.
Он накрыл ее рот своим, целуя нижнюю губу, зубами царапая нежную розовую плоть на внутренней стороне, языком разжимая ее зубы. Рассудок подсказывал ей, что надо бежать. На то были миллионы причин, а в пользу того, чтобы остаться, ни одного толкового аргумента. С этим человеком у нее нет будущего, и завтрашний день, скорей всего, положит конец их едва завязавшимся взаимоотношениям. Одного из них наверняка убьют: если не ее, так его уж точно.
