Ковчег детей, или Невероятная одиссея | страница 36
Белые заняли Миасс…
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
ДОБРОТА ИЛИ СТРОГОСТЬ?
Драматические события, пережитые детьми, не прошли для них бесследно. Родительский кров не мог уберечь от трудностей жизни, но старался оградить от жестокости. А здесь увидели смерть. Всего в двух шагах от стен казармы, где жили.
Ночью дети метались на своих соломенных матрасах. Плакали и кричали во сне. Некоторые решили тайком бежать в Петроград.
Кучинская пригласила в свой кабинет воспитателей. Они условились встретиться после того, как дети улягутся спать.
До встречи оставалось четверть часа, и Вера Ивановна вышла на улицу. Окна в казармах гасли одно за другим, и ночь становилась глуше и чернее. Ей подумалось, что все они, и взрослые и дети, окунулись в такую же черноту. Где выход?
Ее уже ждали. Заведующая колонией села за стол, подвинула к себе ближе лампу, и все увидели, как она изменилась за последние два дня. Лицо бледное, а глаза воспаленные.
— Друзья, — сказала она, чуть помолчав. — Я собрала вас на совет. Как быть? Что делать дальше? Как нам, учителям, объяснить детям то, что они видят, все то, что происходит рядом? Мне ясно одно: мы обязаны спасти детей и их души. Они не должны видеть в наших глазах, слышать в наших словах растерянности и паники. Второй день я пытаюсь связаться с Петроградом. Но бесполезно. Мы отрезаны. Мы оказались на линии фронта. Помощь колонии — в нас самих. Я прошу помнить: сегодня каждый из нас не только воспитатель, но и родитель. Для этих мальчиков и девочек — мы папы и мамы. Больше ласки, внимания, терпения, любви… Будьте с ними добры!
Последние слова Кучинская почти выкрикнула. В глазах появились слезы.
Руководительница группы василеостровских девочек Христина Федоровна Вознесенская, женщина суровая и властная, возразила:
— Доброта добротой, а строгость строгостью. Я бы на вашем месте, Вера Ивановна, сказала по-другому — больше дисциплины, требовательности и, еще раз повторяю, строгости. В моей группе это станет непреложным правилом.
— Как же так, — не стерпела Елизавета Аристидовна, — девочки плачут, тоскуют, а вы кричать? Так проще, чем стать им родной…
Затем слово взял ее муж Георгий Иванович Симонов. Говорил он, скрестив по своей привычке руки на груди.
— Я думаю, — сказал он, — нам не стоит, по крайней мере, беспокоиться об одном. Беспокоиться, что младшие дети, а подростки тем более, не поймут сути происходящего. Ведь это дети Петрограда. Поверьте, когда им исполнится столько же, как нам, они будут рассказывать детям и внукам обо всем увиденном, чему были свидетелями. И о нас будут рассказывать.