Тут опять у нас поднялся плач. Мария Михайловна, наша заведующая хозяйственной частью, тоже плакала. А папа сказал, что если все не перестанут плакать, то он ничего не сможет рассказать.
Решили, надо собрать все группы. И тогда он будет рассказывать. Пока папа обедал, мы готовились к приходу мальчиков и девочек. Очистили от кроватей комнату, поставили вместо них скамейки.
Папа говорил о Петрограде, что там делается, как люди живут.
Первую ночь папа ночевал у нас, а на следующий день нашел себе комнату и жил там. Если было свободное время, то сидел до позднего вечера. Учил маленьких танцевать, а нам, старшим, рассказывал разные истории.
Потом приехали Пржевоцкий и пастор Сарве. Время летело быстро. И вот уже надо прощаться, было грустно, но мы с Настенькой и радовались. Мама за нас беспокоится. А теперь узнает, что мы живы и здоровы.
Но сразу после отъезда папы мне стало очень плохо. Я даже бредила. Поднялась температура. Пригласили доктора. Он признал возвратный тиф.
Христина Федоровна, зная, что папа уехал в Омск, написала письмо и послала Настеньку опустить его. Но сестра по дороге, чуть подумав, решила не отправлять письмо и разорвала его. Ей не хотелось, чтобы папа задержался с возвращением к маме.
Не дождавшись ответа, Вознесенская послала в Омск телеграмму. Дело в том, что доктор распорядился меня изолировать. И меня перевели на окраину города в маленький домик.
Находился он рядом с кладбищем. То и дело там звучал похоронный звон. Было очень грустно и одиноко.
Папа приехал, когда со мной случился уже третий приступ. И вот он стал за мной ухаживать. Быть может, это были самые счастливые дни во всей моей жизни.
Обед нам приносили мальчики, которые жили в Коровинском приюте. Помню, приходили Юра Заводчиков и Котя Иванов. А ужин и завтрак папа готовил сам, в печке. Все, что он варил и жарил, казалось необыкновенно вкусным. И уха, и каша, и глазунья…
Здоровье мое пошло на поправку. Мы стали больше читать и беседовать. До сего дня помню эти разговоры.
Однажды папа сказал, что после тифа надо остричься наголо. И он остриг меня ножницами. В эти минуты я видела на его глазах слезы.
Моя младшая сестра Настенька все время вела себя спокойно. А тут стала умолять взять ее с собой. Как же она плакала! Как уговаривала, что не станет папе мешать! Будет все делать, что только ей велят. И это Настенька, которая казалась куда спокойней и терпеливей, хоть и была моложе. Неужто в ней жило предчувствие, что ей уже не суждено больше увидеть маму?..
