– Камилла, что ты знаешь о сексе?
– Я. Ну, как это сказать… – замялась я. Ну, знаю кое-что.
– Разве твоя мама ничего тебе не рассказывала?
Как же! Когда мне было десять, мама подарила мне красивую книжечку, где рассказывалось про цветы, и животных, и про младенцев. Там были красивые фотографии цветущих яблонь и маленькие розовые поросятки и смешные, похожие на старичков, младенчики с прижатыми к груди коленками.
– Ты бы лучше продолжила свой психоанализ, – сказала я. – А это не имеет ни к чему никакого отношения.
– Ладно, забудь, – смилостивилась Луиза и снова что-то записала в блокноте, а затем с серьезным видом, как настоящий доктор Роуэн, произнесла: – Знаешь ли ты, Камилла Дикинсон, что ты отличаешься абсолютно от всех на свете, что вообще не существует двух абсолютно идентичных личностей?
– Конечно, знаю!
– Можешь ли ты мне сказать, когда ты впервые ощутила себя как личность?
– Да не знаю я. А впрочем, нет, знаю.
Луиза удовлетворенно улыбнулась.
– У тебя и у меня есть одно хорошее качество, – сказала она. – Мы обе обладаем прекрасной памятью. И это необходимо и для твоей и для моей будущих профессий. Но продолжай, продолжай.
– Подумать, – сказала я, – так мне кажется, не такая уж простая вещь – сделать открытие, что ты – это только ты, и никто другой.
– Сколько тебе было лет, когда ты это поняла? – спросила Луиза.
– Я точно не помню. Кажется, это было в ночь перед моим днем рождения. Только я не помню, сколько мне должно было исполниться. Я никак не могла заснуть – в таком я находилась возбуждении. Ну, ты знаешь, как это бывает перед днем рождения или перед Рождеством. Следующий день был воскресный, так что папа и мама должны были весь день провести со мной. Я надеялась, что мы с папой пойдем кататься на коньках на пруду, и мне бы надарили подарков, и потом я могла бы попозже лечь спать.
– Пожалуйста, не упускай ничего, – попросила Луиза. – Рассказывай все. Самые крошечные детали могут иметь огромное значение.
– Ну, я лежала в постели и смотрела на светлые квадратики на потолке, которые получались от окон соседних домов, там люди еще не легли спать. Потом я выскользнула из постели, потому что была в большом волнении и стала возле окна, глядя на противоположный дом. В одном из окон за тюлевой занавеской я увидела, как кто-то раздевается, сняв платье через голову и наклонившись, чтобы снять чулки и обувь. И тут мне вдруг пришло в голову: а о чем она, раздеваясь, думает? И вообще – что думают другие люди? Что думают другие ребята, когда не разговаривают со мной? И тут почему-то мне стало страшно. Ведь все люди думают, и те, кого я знаю, и те, с кем я незнакома, прохожие на улице и дети, которые играют в парке. Меня почему-то это до сих пор путает.
