Луиза вздохнула:
– Хорошо. Начну с самого начала. Только, пожалуйста, сосредоточься. Какое твое самое первое воспоминание?
Первое воспоминание? Я никогда об этом не думала. Пожалуй, первое, что я могла вспомнить, это как я лежу в кроватке и жду, что мама придет пожелать мне спокойной ночи. И горит лампа, и мама входит в вечернем платье, и от нее пахнет удивительно приятными духами, и она склоняется над кроваткой, и целует меня и говорит ласковые-ласковые слова. Потом она уходит, а дивный запах ее духов частично остается со мной.
А еще я помнила, как иногда перед сном, прежде чем Бинни уложит меня в постель, я заходила к маме в комнату. А она сидела перед туалетным столиком. Ее вечернее платье, свежевыглаженное и еще пахнущее утюгом, лежало расправленным на ее постели. Ее волосы были стянуты синей бархатной ленточкой, и она легкими движениями наносила румяна на щеки и подкрашивала губы. Потом она развязывала ленточку, и я начинала расчесывать ей волосы щеткой в серебряной оправе и чувствовала себя при этом очень значительной и важной.
Вот такие были мои первые воспоминания, и я поведала о них Луизе.
Она сидела за письменным столом и что-то деловито заносила в свой блокнот.
– Интересно, – приговаривала она. – Очень интересно. Оба твоих первых воспоминания связаны с матерью. А что ты помнишь об отце?
– Не знаю уж, какое из моих воспоминаний первое. Когда я была маленькой, он казался мне чем-то вроде Бога… А вот есть одно милое воспоминание. Я помню, что Бинни одевает меня в мое самое красивое пальтишко…
– Кто это – Бинни?
– Моя няня. Мама, и папа, и я спускаемся и берем такси, и катаемся по всему Нью-Йорку, и смотрим на украшенные рождественские елки.
– Дорогое удовольствие, – заметила Луиза.
– Было очень красиво. Я сидела у папы на коленях, и он обхватил меня рукой, точно загородил от ночной темноты, там, за стеклами машины. И мы видели столько красивых елок по всей Парк-авеню, и огромное дерево на Вашингтон-сквер. Мы объездили весь город, побывали даже в Бруклине и Бронксе.
Луиза покивала и снова что-то занесла в свой блокнот. Она так торопливо записывала, что я засомневалась, разберет ли она потом свои каракули. Когда она пишет медленно и старательно, и то у нее получается как курица лапой. Порой она даже не может прочесть, что написано у нее в дневнике, и звонит мне, чтобы спросить, что задано на дом.
Потом, оторвавшись от своей писанины, она поглядела на меня и выпалила:
