Узнав, что Илько любит рисовать, Николай Иванович написал записку и велел отдать ее товарищу в нижнем этаже.
Товарищ Чеснокова – пожилая женщина в черной косоворотке и в красном платочке – прочитала записку и, достав из шкафа две толстые тетради и несколько цветных карандашей, подала все это Илько.
Мальчик вначале даже не поверил, что такое богатство предназначается для него. Нужно сказать, что в те времена толстые тетради и цветные карандаши и в самом деле могли считаться богатством.
– Спасибо! – пробормотал Илько, необычайно обрадованный подарком. – Спасибо!
На улицу он вышел сияющий.
– Какая хорошая хабеня![2] Хороший Николай Иванович!
Вечером мы провожали Григория. На маленькой пристани лесник обнял Илько и тихо сказал:
– Не забывай меня, Илько Я тебя буду ждать!
Он вскочил в лодку, любящими глазами посмотрел на своего питомца, веслом оттолкнулся от пристани. Потом вложил весло в кормовую уключину и с силой принялся галанить.
– Буду ждать!
Рыская носом из стороны в сторону, лодка стала быстро удаляться. Илько стоял на берегу и печальным взором следил за Григорием, пока лодка не скрылась за поворотом.
В дорогу Илько собирала моя мама. Она дала ему мои штаны, шапку и полотенце. Искусно уменьшила пиджак Илько и залатала совик. Наконец мама откуда-то вытащила старые отцовские варежки и обшила их материей.
– Там у вас, в тундре, наверно, сейчас холодно, – сказала она, примеряя варежки на руки Илько. – На всякий случай, не помешают.
– Нет, – Илько покачал головой, – сейчас в тундре тепло. Хорошо сейчас в тундре!
– Ну, все равно не помешают, – сказала мама, она не особенно верила, что «сейчас в тундре тепло».
Увидев все эти приготовления, Костя внезапно убежал домой и вернулся со свертком. Он тоже принес Илько подарок – выпросил у матери свою рубашку да прибавил к этому еще старую хрестоматию «Родник», выменянную на камышовое удилище.
– Тут есть о том, как Петр Первый шведов под Полтавой разбил, – говорил Костя, перелистывая страницы «Родника». – Вот, видишь, Илько, «Горит восток зарею новой…» А вот смотри – про мальчика, который шел учиться:
Скоро сам узнаешь в школе,
Как архангельский мужик
По своей и божьей воле
Стал разумен и велик.
– Думаешь, какой это «архангельский мужик»? – спросил Костя. – Знаешь?
Илько наморщил лоб, но ответить не мог.
– На букву «лы», – подсказал Костя.
– Ломоносов! – не удержался я.
Костя обидчиво махнул рукой:
– Вечно ты, Димка, суешься со своим носом!
