– Осторожно нужно с огнем, а то разгорится…
Избушка лесника Григория стояла на берегу Юроса. Это была даже не избушка, а маленький, любовно построенный домик с окнами, смотрящими на реку.
Каждый раз, проезжая с дедом по Юросу, я любовался этим домиком. Даже не верилось, что его мог соорудить человек, имеющий только одну руку. Все у домика было хорошо устроено и прилажено: и окна с наличниками, и крылечко с перилами, и труба из кирпича. Вдали от селений, среди лесов и рек, всякое жилье человека радует глаз и волнует сердце. А домик лесника Григория на берегу реки казался особенно привлекательным. От него веяло романтикой охотничьего промысла, следопытской жизни в лесу, борьбы с природой.
От берега на реку выступал узкий, в две доски, помост, который поддерживали вбитые в дно толстые березовые колья. У этой «пристани» стояли на привязи, лодка и выдолбленный из цельного дерева стружок.
На одной из стен домика были развешаны мережки[1], а неподалеку на козлах из жердей–троегубицы и мелкие сети.
Привязав карбас к помосту, мы с Костей вышли на берег. Гриша, по уговору, остался в карбасе.
Не без трепета мы поднялись на крыльцо и тихонько постучали. Дверь отворил сам Григорий. Он был высоким человеком, могучего сложения. Лицо Григория от ветров и солнца стало почти черным. Левый рукав широкой ситцевой рубахи был подогнут – руки недоставало выше локтя.
– Хлеб да соль! – сказал я, увидев у Григория ложку.
Григорий усмехнулся:
– Проходите в избу, давно гостей не бывало.
Голос у него был густой, певучий.
– Мы по делу, – сказал Костя. – Извините нас, дядя Григорий…
– Ладно, ладно. Добро извинять, коли чего натворили. Каково рыбачилось?
– Оно вроде ничего, спасибо, – ответил я солидно. – Деду Максимычу рыбы на три ухи везем.
– Не богато.
– И жаркое будет.
– Едоков на двадцать? – Григорий насмешливо взглянул на меня. Он, конечно, знал хитрую привычку настоящих рыбаков не говорить правду об улове.
В избе за столом сидел Илько и что-то ел, запуская ложку в миску. Увидев нас, он обрадованно закивал и заулыбался. Без совика, в большом пиджаке, должно быть, с плеч Григория, Илько выглядел совсем худеньким.
В избе стояла не белёная но аккуратно обмазанная глиной русская печь. От самой двери в угол тянулась прикрепленная к стене лавочка. От угла лавочка тянулась еще дальше, вдоль другой стены.
В подпечке виднелись деревянные рукоятки ухватов и кочерги, а на шестке – чугунок, горшки и кринки. У шестка висела занавеска, отдернутая в сторону, и узорчатое полотенце.
