— Не было причины рассказывать о записке? Почему? Потому что ты боялась, что это правда?
Нора промолчала, но выражение ее лица было красноречивее любых слов.
— Что же ты молчишь, дорогая? Ответь мне, пожалуйста.
— Я спросила тебя про Делию. Спросила, когда ты поправился после болезни. Ты рассказал о том, что на самом деле произошло, и я поверила тебе. Я не показала тебе записку только потому, что знала: это причинит тебе боль.
— Напрасно не показала. Если бы показала, я бы понял: что-то должно произойти. И тогда я бы не устроил этот проклятый бал! — Эйдан ударил кулаком по каминной полке и выругался сквозь зубы.
Нора вздохнула и прошептала:
— Выходит, я во всем виновата?
— Я этого не говорил.
— Не имеет значения. Ты так думаешь. И это избавляет тебя от необходимости смотреть правде в глаза.
— Какой правде?! — взвился Эйдан, уязвленный словами жены. — Что ты хочешь этим сказать?
— Что ты не в состоянии отгородить Кассандру от мира, как бы ни старался. Что ты не всесилен. И что в один прекрасный день она испытает боль — боль от жестоких слов и жестоких поступков, — а ты ничего не сможешь сделать, чтобы избавить ее от страданий.
— Если бы мне не пришлось скакать ночью по холмам, чтобы найти тебя, я был бы на месте в тот момент, когда дочь больше всего во мне нуждалась.
Он обидел Нору. Эйдан это почувствовал, потому что ее боль сжала словно тисками и его сердце. Взглянув на жену, он пробормотал:
— Возвращайся к себе в комнату, Нора. А у меня сейчас важные дела, и мне некогда спорить с тобой.
Он ожидал, что она разрыдается и убежит поступила бы на ее месте любая из знакомых ему женщин, — но Нора, пристально взглянув на него, спросила:
— Так что же ты собираешься предпринять?
— Собираюсь встретиться с мятежником. Я хочу узнать, хватит ли у негодяя духу держать ответ перед мужчиной, а не запугивать невинных детей.
— Эйдан, этот человек ненавидит тебя.
— Тогда, возможно, он не побоится выпустить мне в сердце пулю. Последние двадцать лет мерзавец только об этом и мечтает.
Не сказав больше ни слова, Эйдан вышел из комнаты.
Окрестности Холма ночных голосов хранили тайны задолго до того, как первый бард коснулся пальцами арфы из мореного дуба. Серые камни, торчавшие из земли, вздымались вверх, причудливо изгибаясь, и Эйдан, глядя на них издали, подумал: «Эти камни точно руки, воздетые в попытке вернуть затерявшиеся на небесах сокровища. Или же как костлявые пальцы проклятых людьми грешников, предпринявших отчаянную попытку вырваться из преисподней».
