Поющий тростник | страница 106



– Вадик, ты не предатель! Я знаю, какая я тебе мать, но ты не предал меня! Как в сказке про Морозку, помнишь? Мороз девочку морозил, а она говорила – не больно! Так и ты, Вадик.

Вот стояла рядом с ним его мама, он ждал этой минуты, когда она обнимет его, когда они навсегда будут вместе. Прижался он к ней и спросил:

– А где же наш папа?

– Я его застрелила!

– Из пистолета?

Но мама ничего ему не ответила, ввалились тут гости, и Нонка закричала:

– Справляю, ребята, нынче поминки! Приказ получила!

– По ком поминки-то?

– По себе! Ты уж прости меня, Вадик! Иди в последний раз погуляй!

– Да выпей водочки, на улице холодно! – сказал ему незнакомый парень и налил ему в рюмку водки. Вадик прислонил рюмку к губам, рот обожгло, он перекосился весь, а гости засмеялись, и мама вместе с ними.

– Я ребенок все-таки, – заступился за себя Вадик и убежал на улицу, уже понимая, что это не в последний раз.

Он сел на скамейке у своего дома и, как старушка, принялся смотреть по сторонам. В новый дом они недавно переехали. Заставили их сменяться женщины из старого дома, которые выступили против его матери, смущавшей красотой и лаской их мужей. Эти женщины не жалели его мать, а его жалели, оставляли у себя ночевать по субботам и воскресеньям, кормили, дарили обноски своих детей. Всё они делали для него от своей женской жалостливости и любви к детям, даже чужим детям, – такие уж они были, женщины того старого ленинградского дома. Но мать его все же прогнали и заставили обменять комнату и уехать в другой район. Вот и переехали они сюда, где дворов нет, где небо не пропадает над головой, кругом деревья растут, кругом старушки сидят и много вокруг ребят.

Сидел Вадик на скамейке, сидел, а потом то ли заплакал, то ли запел:

Сижу на скамейке,

Домой не вернусь.

Что мне делать, сам не знаю.

Лишний я человек.

Мимо него проходил следователь Дмитрий Александрович Ярославцев. Он возвращался домой после работы. Вадик, увидев его, громче то ли заплакал, то ли запел. Ярославцев не сбавил шага: мало ли плачущих мальчиков на свете, а он устал после дежурства, не до разговоров, опять же и поплакать иногда не грех,

Вадик, однако, наперерез ему встал:

– Заберите меня в милицию, я пьяный! Ярославцев бросил на ходу:

– Я тоже пьяный, от усталости!

– А я не от усталости, я от жизни пьяный! Ярославцев все-таки остановился, хотя и не хотел того, видит бог – не хотел.

– Откуда ты?

– Ниоткуда, сам по себе!

– Так не бывает, все мы чьи-то!