Убитый, по-видимому, обладал недюжинной силой. Под гладкой, маслянистой черной кожей прорисовывались тугие пучки мышц. Судя по всему, они понравились и волчице: в отдельных местах тело было глубоко распорото когтями, а мускулы извлечены наружу. Но, вытащив кровавые мышцы на свет божий, чудовище, наверно, не особо заинтересовалось ими, потому что они валялись, брошенные, поверх безжизненного тела. Монстр искал все то же, что и всегда: верхнюю часть головы, сердце и половые органы – дух, душу и тело, по чакрам. Особенно зверски на теле добровольца-погибальца был вырван половой член:
судя по общим размерам хозяина, огромного размера. На его месте зияла черная дыра, из которой коловерша-оборотень выпустила всю кровь.
Сексуальные трофеи монстра исчезли вместе с ним самим.
При взгляде на эту картину подошедшим становилось дурно. Мойщика окон, который, как всегда, возглавлял революционное шествие, затошнило еще при спуске с косогора – как только стал виден труп. Старушка с третьего этажа тихонько плакала и крестилась.
Марк при подходе к месту катастрофы страдальчески сморщился и почему-то схватился обеими руками за живот.
Лицо Фаусты оставалось совершенно неподвижным, словно каменным; глаза превратились в матовые стеклянные бусины.
– Вот, поглядите, – сказал следователь с каким-то даже злорадством.
Доктор перевела на него темный застывший взгляд. Она ничего не ответила, но в эту секунду что-то произошло, словно ее механизм сам переключился со спокойной второй передачи на четвертую. Из стеклянных глаз полыхнуло холодом – или огнем, трудно сказать: невидимая волна не поддавалась описанию в привычных категориях.
Следователь побелел и закашлялся.
– И что вы от меня хотите? – спросила наконец Фауста. Говорила она очень уверенно, неторопливо.
Тот ничего не смог ответить, потому что приступ кашля, чудовищный, как при дифтерите, согнул его пополам.
– Что он хочет от меня, господа? – обратилась доктор к сопровождающим, полоща толпу в серной кислоте своего взгляда.
Но толпы уже и в помине не было. Остался один блюющий мойщик окон. Старушка мелкими шажками улепетывала к подъезду, не переставая креститься.
– Я… вы… где вы были сегодняшней ночью? – все-таки выговорил задыхающийся милиционер.
– Мы спали у себя дома, – невозмутимо ответствовала Фауста.
Бедняга зашелся от кашля и постепенно стал синеть.
Двое подручных следователя со страхом наблюдали эту картину, по-прежнему не смея подойти ближе.
