– И, Анри, лорду Таррингтону, без сомнения, нужны личные вещи.
В Гейбриеле начинал закипать гнев: «Бесстыжая женщина! Она лишь слегка покраснела». Анри понимающе кивнул:
– Oui, мадемуазель. У меня есть превосходная фланель. Психея недовольно нахмурилась:
– Фланель? Я бы предпочла тонкое полотно. Думаю, белое.
Настала очередь Анри покраснеть.
– Если мадемуазель предпочитает полотно… Психея с ужасом поняла, что она сказала.
– О нет, мне все равно! Меня нисколько не интересует, из чего его… они сделаны, – растерянно забормотала она. – Пусть он даже не носит никаких… О нет, я опять не то хотела сказать.
Внезапно Гейбриел снова почувствовал себя семнадцатилетним, и другая женщина, другая властная красавица одевала его и распоряжалась им. Тогда в чувственном тумане он позволял это, и ему льстило ее внимание. Сначала. Но Гейбриел уже не был мальчиком. Сознание, что им управляют, украшают, как куклу, кому-то на потеху, вернулось к нему и вызвало чувства, которые, как он надеялся, остались в прошлом.
– Мисс Хилл, я начинаю думать, что вы чего-то не понимаете.
Не обращая внимания на портных, Гейбриел подошел к Психее.
– Я надеялась получить от вас хотя бы какую-то благодарность.
– Вам нужна моя благодарность? Хорошо, вы ее получите.
Он подошел еще ближе, и Психея настороженно посмотрела на него.
– Благодарю вас, мисс Хилл, – продолжал он, сдвинув брови над сверкающими гневом глазами. – Благодарю вас за то, что пригласили этих людей и нарушили мое одиночество, благодарю вас за то, что по вашему распоряжению они бесцеремонно ощупывали меня без моего разрешения, благодарю вас за то, что выбирали цвет и материю для моего нижнего белья! Он повернулся к Анри.
– Между прочим, я хочу полотно, но не белое, а черное. И полагаю, должен поблагодарить вас за то, что вы не выбрали розовое и еще больше не унизили меня, – добавил он, снова поворачиваясь к Психее.
Голубые глаза девушки сердито блеснули и наполнились слезами.
– Шерсть, Анри, сшейте их из самой дешевой и грубой шерсти. И пусть они будут красными!
– Красными? Распутница!
Гейбриел не знал, смеяться ему или растоптать подмастерье, все еще пытавшегося снять с него мерку. Сжав кулаки, он сделал огромное усилие, чтобы обуздать свой гнев.
– Если вы не уведете своих собачонок, я найду хорошее применение вашим булавкам и иголкам, – сказал он Анри.
Француз побледнел. Он что-то быстро пролепетал по-французски своим помощникам. Видимо, он не смягчил слов Гейбриела, поскольку все мгновенно отскочили от него и настороженно ждали, что будет дальше.
