— Чего стала, грязная тварь! Самое время затолкать тебя в ту выгребную яму, где тебе и место! Пошли, ну! — И, грубо дернув девочку за покрытую синяками ручонку, он поволок ее за собой… как проволок почти через полмира.
* * *
Тогда Дашенька не знала того, что знала теперь Троянда. Богородицу здесь называли Мадонной, а фигурки волхвов и ангела-вестника проходили перед ней только на праздник Вознесения. Золоченый лев звался львом святого Марко, люди на башне были не живые, а бронзовые, и колокол бронзовый, а круг, изрисованный непонятными знаками, — чудесные часы, где отмечены не только цифры, но также лунные фазы, положение солнца среди знаков Зодиака и даты. Башня так и называлась: Torre del Orologio — башня Часов. Это было новое знание, однако… однако по-старому вздрогнула она, и сумасшедше заколотилось сердце, когда, вслед за последним внушительным ударом, послышался знакомый мощный голос, звучавший теперь совсем не грубо, а скорее льстиво и вполне добродушно:
— Чего ж вы стали, достопочтенный синьор и прекрасная синьора? Самое время зайти в лавку Марко и отмерить локтей по двадцать каждой из моих великолепных заморских материй!
* * *
У Троянды подкосились ноги, и она вцепилась в руку Аретино. Тот решил, что девушка подает ему знак заглянуть в эту лавку, и послушно направился внутрь. Троянда влачилась за ним, не чувствуя, как идет. Она словно бы вся обратилась в зрение: смотрела, не слыша ни звука, как шевелятся красные губы над холеной черной бородой, г которой не было ни одного седого волоска (и туг же сообразила, что помнит эту бороду другой: клочковатой, грязной); на округлое, излучающее довольство лицо (она помнила запавшие щеки измученного человека); на светящиеся приветливостью глаза… О, сколько ненависти источали они тогда, давным-давно — чудилось, всю ненависть мира! — но иногда наливались мучительной болью, и эти мгновения были для Дашеньки самыми страшными!
Ее словно молнией ударило.
Была ночь, да… Ветер выл, за окном плясала холодная луна, и Дашеньке стало вдруг так страшно, так одиноко в своей бревенчатой, жарко натопленной светелке, где дрожал маленький огонек лучинки, а по углам таились шевелящиеся тени! Она вылезла из постели и неслышно босиком выскользнула в сени, сделала несколько шагов, держась за стенку, чтобы не заблудиться в кромешной темноте, нашарила железное кольцо, потянула…
Дверь отворилась — и она увидела высокого и красивого чужеземца, Марко, частенько привечавшегося дядею Михайлой. Этот человек стоял, воздев окровавленный нож, и безумным взором глядел на два тела, простертые у его ног. Два белых, неподвижных, окровавленных тела…
