На улице ее остановила какая-то женщина:
Что с тобой, хорошая моя?
Отчего ты плачешь в три ручья?
И Катерина прерывающимся от рыданий голосом ответила:
Я могу вам сказать, почему я печальная:
все кругом говорят, будто я гениальная.
Я сижу над уроками – не разгибаюсь.
Виновата ли я, что всегда расшибаюсь?
Она хотела сказать «всегда ошибаюсь», но женщина этого не знала и, подумав, что девочка бредит, отвела ее к врачу.
Врач осмотрел «больную» и велел ей сказать «резеда». Катерина тут же сказала, правда на свой лад:
– Лебеда!
Доктор, конечно, подумал, что она смеется над ним, но у нее и в мыслях ничего подобного не было. Напротив, она надеялась, что этому замечательному доктору удастся наконец-то вылечить ее от необычного дефекта речи, и смело начала:
Рассказать давно хочу
про болезнь мою рвачу,
но, к несчастью, не бывала
до сих пор у коновала…
Врач пришел в ярость: это было слишком – назвать рвачом и коновалом такую знаменитость, как он! И где? В Поэтонии, славящейся своими вежливыми жителями! Нет, он этого так не оставит! И доктор вызвал полицейского, с тем чтобы тот препроводил Катерину к родителям и посоветовал поместить ее в Дом поэтического перевоспитания.
По дороге, упираясь изо всех сил, Катерина попыталась растолковать полицейскому, что, собственно, произошло:
– Верьте, я сама не рада…
Я ошиблась… Вот засада!..
Можно было вас не звать:
я хотела расстрелять…
Полицейский содрогнулся. Откуда ему было знать, что под «засадой» Катерина подразумевала «досаду», а произнося страшное слово «расстрелять», имела в виду мирное «рассказать»? Уверенный, что имеет дело с особо опасной преступницей, он защелкнул на ней наручники и вместо дома доставил ее в тюрьму.
Дверь камеры захлопнулась за ней, и Катерина долго-предолго плакала. Мало того, что бедняжку никто не понимал, никто не любил, так теперь ее еще и заперли в этих холодных стенах! Катериной овладело великое отчаяние, под бременем которого сердце ее сжалось в маленький комочек. Как только ей разрешили отправить родителям письмо, она написала:
«Я пишу из заточения.
Ах, какое наслаждение:
вашу дочь судить хотят!
Нужен лучший автомат».
Если верить записке, она жаждала крови, и, разумеется, никакого автомата мама с папой ей не прислали (в результате она осталась без адвоката). В то же время у родителей появилась надежда, что тюрьма исправит Катерину: если бы в тюрьме было очень плохо, разве она написала бы, что сидеть там – наслаждение?
Судья, знаменитый поэт с прекрасными голубыми глазами, спросил подсудимую:
