Отца я старалась избегать. Иногда нам случалось вместе ужинать в неловкой тишине, но чаще всего он под предлогом работы задерживался в городе допоздна, и поэтому я одна садилась за стол. Я стремилась быть любящей, всепрощающей, какой была мама, но не могла скрыть презрение. У меня не получалось быть доброй. И ни разу мне не пришло в голову попросить прощения за ту свою злобную фразу, ибо это была правда.
В своем несчастье отец ухватился за учение Савонаролы: он часто повторял заявление монаха, что конец света близок, ведь только это — или смерть — могло приблизить его к Лукреции, возлюбленной жене. Наверное, у него не было другого выбора, как поверить в то, что Господь забрал у него жену для избавления ее от страданий; иначе ему пришлось бы принять на себя огромную долю вины в ее смерти. И еще пришлось бы считать Савонаролу и тупицу Доменико убийцами. Дважды в день он посещал мессу в Сан-Марко в неизменной компании Джованни Пико.
Граф стал часто захаживать в наш дом. Они с отцом даже одеваться начали одинаково — в черные одежды, которые могли бы сойти за сутаны, если бы не были так отлично сшиты из самой лучшей ткани. Хотя отец встречал графа с величайшим гостеприимством — всегда заботился, чтобы тот получал самые лакомые куски со стола и пил только лучшее вино, — в нем чувствовалась сдержанность, некая прохладца по отношению к Пико, которой раньше, до смерти мамы, не было.
За ужином отец обычно повторял проповеди фра Джироламо. Он вовсю старался так сформулировать фразу, чтобы вызвать во мне именно то чувство, которое подтолкнет меня к прощению и заставит в следующий раз отправиться в Сан-Марко вместе с ним. Я ни разу не откликнулась на все его увещевания и лишь молча смотрела в тарелку.
Мы с Дзалуммой дважды в день, и в солнце, и в дождь, ходили в нашу близлежащую церковь, Санто-Спирито. Я поступала так не из набожности — во мне все еще жила затаенная злоба к Всевышнему, — просто мне хотелось быть поближе к маме. Церковь Санто-Спирито была ее любимым убежищем. Я опускалась на колени в холодной церкви и устремляла взгляд на фигуру распятого Христа, искусно вырезанную из дерева. На лице Его читалось не страдание, а глубокий покой. Я надеялась, что мама нашла такое же умиротворение.
Так прошли первые три горестные недели. Затем однажды вечером, после того как я поужинала одна, из-за того, что отец задерживался, раздался стук в мою дверь.
Я как раз читала бесценную книгу Данте, доставшуюся мне от мамы, и пыталась решить, в какой круг небес фра Джироламо мог поместить самого себя, и в какой круг ада поместила бы его я.
