Тогда я открыл дверь в спальню и пропустил его вперед. А Нарцисс не мог пройти мимо мертвецов — у него ноги подкашивались. Он никогда не был героем и никогда не будет.
Я сказал:
— Не обращай внимания. Это же не люди и не демоны. Это все равно что пустые доспехи, если их чудом заставить двигаться. Не надо нервничать.
Нарцисс посмотрел на меня странно, вошел, остановился и стал ждать. Я поставил подсвечник, достал из сумки мертвеца еще бутылку вина и сел на табурет к огню. И сделал Нарциссу знак приблизиться. Он устроился рядом на ковре. Нервно и настороженно, будто ждал беды, как я в зале.
Я снял перчатки, и он уставился на мои покорябанные руки.
— Нарцисс, — говорю, — выпей вина, все в порядке. Успокойся, ничего плохого не будет. Тебе ведь твой сеньор приказал прийти?
— Да, — отвечает. Еле слышно.
— Ну и посиди тут. Или поспи, как хочешь. Приказ исполнишь — и уйдешь утром. Ты же за меня не отвечаешь, верно?
И тут он выдал:
— Я вам не нравлюсь, государь?
Спросил. Молодец. Я думал, что уже ничему не удивлюсь, но чего я не ожидал, так это подобного вопроса. Потому что это касалось уж очень старой занозы. Нэда. Бедного Нэда.
Я никогда не мог говорить, если меня не спрашивали. Но тут меня спросили — и я стал рассказывать. И я рассказал Нарциссу, как он мне нравится, — как сумел. Он слушал, не возражал, не шарахался, слушал — и меня занесло. Меня, видите ли, никогда не слушали, а тут стали!
И я выпил вина и рассказал про Нэда, и еще немного выпил, и рассказал про Розамунду, и допил то, что осталось, и рассказал про Беатрису. Я обычно мало пил, а тут вышел дурной случай. Я потом понял, что, если бы не Нарцисс, это могло бы стоить мне жизни, но — из песни слова не выкинешь: я надрался, как наемник, и говорил о таких вещах, о которых обычно молчал со всеми.
Нарцисс на меня смотрел с детским страхом и вдруг — со слезами, кивал и спрашивал:
— Да?!
А я впервые за невероятно долгое время говорил с живым человеком и никак не мог отказаться от этого наслаждения. Вот где, собственно, и просчитался дядюшка: он просто не учел, что говорить мне хотелось куда больше, чем заполучить чью-то добродетель.
И когда я раскашлялся, Нарцисс спросил:
— Вы простыли, да, государь? Вам же надо лечь, да?
Кто бы мне когда такое сказал…
— Нарцисс, — говорю, — сокровище мое, хочешь земли и титул — за этот вопрос? Графский титул, скажем. Стоит.
И тут он расплакался навзрыд. Обнял мои колени, ткнулся в руку и разрыдался. А я, как всегда, не знал, что делать с чужими слезами.
