—… единственная певица, кого я знаю, это Мина, а с ним она ни разу не выступала. Но я что хочу сказать— может, если он гений, то и бумаги у него особенные. На них, может, записано что, ну там, музыка.
К этому времени вернулся Риверре.
— Прошу прощения, синьор, но бумаги уже отправили назад.
— Как? По почте?
— Нет, синьор. Их отнесла переводчица— сказала, какие-то из них могут понадобиться вдове.
Брунетти вышел из-за стойки, вытащил бумажник и положил на прилавок десять тысяч лир прежде, чем оба напарника успели возразить.
— Спасибо, синьор, — сказали оба.
— Не за что.
Когда он повернулся, чтобы уйти, оба не двинулась с места — только отсалютовали.
Дежурный в дверях квестуры сообщил ему, что вице-квесторе Патта желает его немедленно видеть у себя в кабинете.
— Gesii Bambino![28] — на вдохе пробормотал Брунетти. Это перенятое у матери выражение он, как и она, употреблял только в тех крайних ситуациях, когда кончалось всякое человеческое терпение.
Он постучался в дверь начальника и предусмотрительно дождался непременного «Avanti!», прежде чем войти. Как и следовало ожидать, Патта картинно восседал с газетой в руках перед столом, на котором живописным веером были рассыпаны папки. Игнорируя появление Брунетти, он продолжал читать газету. Тому пришлось удовольствоваться изучением следов росписи, некогда украшавшей потолок.
Патта вдруг оторвался от чтения, изобразив удивление при виде Брунетти:
— Что вы делаете?
Брунетти ответил таким же наигранным замешательством— дескать, странный вопрос, ну да ладно:
— Стою перед вами, синьор.
— Нет, нет. Что вы делаете по части расследования? — Мановением руки он указал на одно из низких золоченых кресел по другую сторону стола и, взяв ручку, забарабанил ею по столешнице.
— Я беседовал со вдовой и еще двумя лицами, бывшими в гримерке. Я разговаривал с судмедэкспертом и теперь знаю точную причину смерти.
— Это все мне известно. — Патта забарабанил быстрее, не пытаясь скрыть раздражения. — Иными словами, ничего существенного вам выяснить не удалось?
— Можно сказать и так, синьор.
— Знаете, Брунетти, я столько передумал насчет этого дела, — изрек Патта голосом тяжелым и грозным, будто всю ночь накануне готовился по книжке Макиавелли, — и по-моему, было бы разумно вас от него отстранить.
— Слушаюсь, синьор.
— Полагаю, я мог бы передать его для расследования кому-нибудь другому. Возможно, проку будет больше.
— Кажется, Мариани сейчас свободен. Вероятно, вице-квесторе стоило неимоверного усилия не взвиться от ярости при упоминании этого самого младшего из трех комиссаров полиции, отличавшегося безукоризненным характером и непроходимой тупостью, известного также тем, что должность свою он получил в приданое— его жена приходилась племянницей прежнему мэру города. Бруиетти знал, что другой его коллега занят по горло, разбираясь с трафиком наркотиков в Маргере
