Андрей покорно одолел трудные полтора метра и плашмя рухнул на койку.
— Круги перед глазами, — пробормотал он.
— Повезло, что не квадраты! — хмыкнул Брусникин. — Ты в нашем театре пару лет отслужил бы, сейчас квадраты бы плавали!
— Ладно. — Собравшись с мыслями, опер начал партию в любимую игру «Хочу все знать». — По бинтовке вижу, что стреляное ранение. Но контрольным тебя добить не успели. Сам выкрутился или бойцы мои помогли?
— Помогли, — подтвердил актер. — На хрена только по прожектору надо было палить?
— Прожектор? — На лбу Андрея появились складки, свидетельствующие о напряженной работе сотрясенного мозга. — Прожектор. Может, Инжектор? Инжектор в моей картотеке значится. Но он из «коптевских». Ладно. Разберемся. А как ты в наш госпиталь-то попал?
— Обижаешь! — рассмеялся Никита. — Я же капитан драгунской милиции! Так что в твоем геройском кителе, старичок, теперь пулевое отверстие. Можешь лычку на рукав пришивать. Впрочем, тебе Зойка пришьет. Она же и дыру заштопает.
— Зоя, — сурово поправил его Шолохов. — Прошу отзываться уважительно.
— Пардон, — извинился Никита. — Лишнего выпил.
— Это тебе не Самопалова, — пробормотал опер, снова впадая в спячку. Сказывалась специфика полученной травмы.
Вскоре пришел Зачесов с коньяком «Белый аист».
— А ты как просочился? — Никита был удивлен не столько явкой с повинной, сколько явкой в принципе. — У вас что? Отдельный пролом в стене?
— Лимончик порезать, Сережа? — В приоткрытой двери мелькнула незнакомая медсестра.
— Вопросов нет. — Любопытство Никиты сразу иссякло.
— И потоньше, — обернулся Сергей на зов покоренного сердца. — Мой друг потоньше любит.
От коньяка Брусникин отказался, и всю бутылку «Аиста» Зачесов уговаривал сам. При этом он плакал и каялся. Никита успокаивал его, как умел, заверяя, что их дружба только окрепла в горниле тяжких испытаний. Сергей поклялся страшной клятвой отметить это дело. Тут же он выдернул из-за брючного ремня вторую бутыль, но помешала начальник отделения, совершавшая в двенадцать обход.
— Мы еще сыграем, Никита! — доносились из коридора удаляющиеся возгласы изгнанника. — Мы еще… Любите себя в больнице, доктор, а не больницу в себе!
Через сутки Брусникина перевели из реанимации в хирургическую терапию.
Как знаменитости, ему была предоставлена отдельная палата. Причем Брусникин, не без помощи главврача, побывавшей на приеме у Людмилы, забронировал койку для Шолохова с условием, что его переведут сюда же, как только позволит самочувствие опера.
