Я должен был в таком случае сделать Маргарите подарок, и это доказало бы ей мое великодушие и щедрость, позволило бы мне обращаться с ней как с содержанкой и считать, что мы поквитались, но я боялся оскорбить одной тенью продажности если не ее любовь ко мне, то, по крайней мере, мою любовь к ней. Эта любовь была так чиста, что она не допускала разделения и не могла в то же время оплатить самым прекрасным подарком счастье, которое она испытала, как ни коротко было это счастье.
Вот что я передумал в ту ночь, и я был готов пойти и рассказать это Маргарите.
Наступил день, а я все еще не спал, у меня был жар, я не мог ни о чем думать, кроме Маргариты.
Вы понимаете, что я должен был принять какое-нибудь решение и покончить или с этой женщиной, или со своими сомнениями, если только она захочет меня принять. Но вы сами знаете, как трудно принять окончательное решение. Я не мог оставаться дома и, не решаясь отправиться к Маргарите, выбрал иной способ приблизиться к ней, — в случае удачи я мог все объяснить случайностью.
Было девять часов, я побежал к Прюданс и очень удивил ее своим ранним визитом.
Я не решился сказать ей откровенно о цели моего прихода.
Я ответил ей, что вышел из дому рано, чтобы получить место в дилижансе, который ходит в С., где живет мой отец.
— Счастливец же вы, — сказала она, — можете уехать из Парижа в такую хорошую погоду.
Я посмотрел на Прюданс с недоумением, не смеется ли она надо мной. Но лицо ее оставалось серьезным.
— Вы зайдете проститься с Маргаритой? — спросила она по-прежнему серьезно.
— Нет.
— И хорошо сделаете.
— Вы находите?
— Конечно. Раз вы с ней порвали, зачем опять видеться?
— Вы знаете о нашем разрыве?
— Она мне показывала ваше письмо.
— А что она вам сказала?
— Она сказала: «Прюданс, ваш протеже не особенно вежлив. Такие вещи можно думать, но нельзя писать».
— А как, им тоном она это сказала?
— Смеясь. И при этом добавила: «Он два раза ужинал у меня и даже не зашел облегчать свой желудок».
Вот какое впечатление произвели мое письмо и моя ревность. Мое самолюбие было страшно унижено.
— А что она делала вчера вечером?
— Она была в Опере.
— Я знаю. А потом?
— Ужинала дома.
— Одна?
— Нет, кажется, с графом Г.
Итак, разрыв со мной ничего не изменил в привычках Маргариты.
Некоторые люди в подобных случаях дают совет не думать о женщине, которая вас не любит.
— Я очень рад, что не доставил Маргарите огорчения, — возразил я с деланной улыбкой.
— И она вполне права. Вы поступили так, как должны были поступить, вы были рассудительнее. Она вас любила, постоянно о вас говорила и была способна выкинуть какую-нибудь глупость.
