Впрочем, я не могу вам передать всех мыслей, которые бродили у меня в голове, пока я не заснул уже под утро.
Когда я проснулся, было два часа. Погода была прекрасная. Не могу припомнить, чтобы когда-нибудь жизнь казалась мне такой прекрасной и такой полной. Недавние мечты ожили в памяти, безоблачные, достижимые, сулившие только радость. Я быстро оделся. Я был счастлив и жаждал совершать добрые дела. Сердце радостно билось у меня в груди. Приятное возбуждение не покидало меня. У меня уже не было тех тревог, которые осаждали меня перед тем, как я заснул. Я думал только о том часе, когда снова увижусь с Маргаритой.
Я не мог оставаться у себя. Комната казалась мне слишком маленькой для моего счастья. Мне нужна была вся природа, чтобы слиться с ней.
Я вышел из дому и направился на улицу д'Антэн — коляска Маргариты ждала ее у дверей. Я пошел по направлению к Елисейским полям. Я любил всех, кто встречался мне по дороге. Каким добрым делает человека любовь!
Я прохаживался уже целый час от лошадей Марли до круглой площадки и от круглой площадки до лошадей Марли, когда увидел вдалеке экипаж Маргариты: я не узнал его, я почувствовал.
Экипаж остановился у поворота, и к нему подошел высокий молодой человек, отделившись от группы людей, с которыми он разговаривал.
Они поговорили несколько минут, молодой человек вернулся к друзьям, лошади тронулись. Приблизившись к этой группе, я узнал в том, кто разговаривал с Маргаритой, графа Г., портрет которого видел и о котором Прюданс мне говорила, что ему Маргарита обязана своим положением.
Это его она не велела вчера пускать. Мне казалось, что она остановила свой экипаж, чтобы объяснить ему причину, и я надеялся, что в то же время она нашла какой-нибудь новый предлог, чтобы не принять его и на следующую ночь.
Не помню, как я провел остальной день, где я гулял, с кем разговаривал, помню только, что я вернулся домой, провел, как мне казалось, три часа за своим туалетом и сто раз смотрел то на стенные, то на карманные часы, которые, к несчастью, показывали совершенно одинаковое время.
Когда пробило половину одиннадцатого, я решил, что пора идти.
Я жил в это время на улице Прованс. Я пошел по улице Мон Блан, пересек бульвар, пошел по улицам Людовика Великого, Порт-Магон, д'Антэн. Окна Маргариты были освещены. Я позвонил и спросил у швейцара, дома ли мадемуазель Готье. Он ответил, что она никогда не возвращается раньше одиннадцати — четверти двенадцатого.
