— Я буду всем, чем вы захотите.
— Увидим.
— А когда мы увидим?
— Позднее.
— Почему?
— Потому что, — сказала Маргарита, выскользнув из моих объятий. Выбрав в большом букете красных камелий, принесенных утром, один цветок, она приколола его к моему сюртуку и продолжала: — Потому что не всегда можно договор исполнять в тот самый день, как он подписан. Это вполне понятно.
— А когда мы опять увидимся? — спросил я, снова сжимая ее в своих объятиях.
— Когда камелия станет другого цвета.
— А когда она станет другого цвета?
— Завтра, от одиннадцати до двенадцати ночи. Вы довольны?
— Вы еще спрашиваете?
— Ни слова обо всем этом ни вашему другу, ни Прюданс, ни кому бы то ни было.
— Обещаю вам.
— Теперь поцелуйте меня, и вернемся в столовую.
Маргарита подставила мне губы, оправила волосы, и мы вышли из комнаты: она — напевая, я — вне себя от счастья.
В гостиной она мне сказала тихо:
— Вам может показаться странным, что я так скоро согласилась. Знаете почему?… Потому, — продолжала Маргарита, взяв мою руку и прижав ее к сердцу, сильные и частые удары которого я чувствовал, — что мне осталось жить меньше, чем другим, и я решила жить быстрее.
— Умоляю вас, не говорите так.
— Утешьтесь, — продолжала она, смеясь. — Сколько бы я ни жила, я проживу дольше, чем вы меня будете любить.
И она, напевая, вошла в столовую.
— Где Нанина? — спросила Маргарита, увидев Гастона и Прюданс одних.
— Она спит у вас в комнате в ожидании вас, — ответила Прюданс.
— Несчастная! Я ее убиваю! Ну, господа, расходитесь, уже пора.
Через десять минут Гастон и я вышли. Маргарита пожала мне на прощание руку и осталась с Прюданс.
— Ну, — спросил Гастон, когда мы вышли, — что вы скажете о Маргарите?
— Это ангел, и я от нее без ума.
— Я так и думал. Вы сказали ей это?
— Да.
— И она вам обещала что-нибудь?
— Нет.
— Она не похожа на Прюданс.
— Прюданс вам обещала?
— Нет, она лучше сделала, мой друг! Трудно поверить, но эта толстая Дювернуа хорошо сохранилась!
На этом месте своего рассказа Арман остановился.
— Пожалуйста, закройте окно! — сказал он. — Мне становится холодно. Я пока лягу.
Я закрыл окно. Арман, все еще слабый, разделся и лег в постель, его голова несколько минут покоилась на подушке, как у человека, уставшего от продолжительной прогулки или удрученного тяжелыми воспоминаниями.
— Вы слишком много говорите, — сказал я, — может быть, мне лучше уйти и дать вам покой? Вы расскажете в другой раз остальное.
— Вам надоело слушать?
— Напротив.
