Словом, в ней была видна непорочная девушка, которую ничтожный случай сделал куртизанкой, и куртизанка, которую ничтожный случай мог превратить в самую любящую, самую чистую женщину. У Маргариты, кроме того, было чувство гордости и независимости. Я ничего не говорил: казалось, центром души моей стало сердце, а сердце отражалось в глазах.
— Так, значит, это вы, — начала она вдруг, — приходили узнавать о моем здоровье, когда я была больна?
— Да.
— Знаете, вы поступили прекрасно. Чем я могу вас отблагодарить?
— Позвольте мне время от времени приходить к вам.
— Сколько угодно, от пяти до шести, от одиннадцати до двенадцати. Послушайте, Гастон, сыграйте мне «Приглашение к танцу».
— Зачем?
— Чтобы доставить мне удовольствие. К тому же я никак не могу сыграть его сама.
— В чем же трудность?
— В третьей части, пассаж с диезами.
Гастон поднялся, сел к пианино и начал играть эту чудесную вещь Вебера по нотам, которые лежали на пюпитре.
Маргарита, опершись одной рукой о пианино, напряженно следила глазами за каждой нотой и подпевала вполголоса, а когда Гастон подошел к указанному пассажу, она продолжала напевать, ударяя пальцами по крышке пианино:
— Ре, ми, ре, до, ре, фа, ми, ре — этого я никак не могу сыграть. Начните сначала.
Гастон начал сначала, потом Маргарита ему сказала:
— Теперь дайте и мне попробовать.
Она села на его место и сыграла в свою очередь, но ее непокорные пальцы все время ошибались в этом месте.
— Прямо непостижимо, — сказала она с ребяческой интонацией, — я никак не могу разучить этот пассаж! Вы не поверите, я сижу иногда до двух часов ночи над ним! А как вспомню, что этот несносный граф восхитительно играет его наизусть, так начинаю злиться на него, право.
Она опять начала сначала, и все с тем же результатом.
— Ну его к черту, вашего Вебера, музыку и пианино! — сказала она, забросив ноты на другой конец комнаты. — Ведь не могу же я брать восемь диезов подряд!
Она скрестила руки на груди, окинула нас взглядом и топнула ногой. Щеки ее покраснели, и легкий кашель вырвался из груди.
— Ну, ну, — сказала Прюданс, которая уже сняла шляпу и оправляла прическу перед зеркалом, — вы ещё рассердитесь, вам станет худо, пойдемте лучше ужинать. Я умираю от голода.
Маргарита опять позвонила, потом села к пианино и начала петь вполголоса какую-то шансонетку, аккомпанемент к которой ей давался без ошибок.
Гастон знал эту песенку, и их голоса почти составили дуэт.
— Не пойте эту гадость, — сказал я Маргарите просящим голосом.
