Наконец, мы отправились на могилу Маргариты, где под первыми лучами солнца раскрылись первые почки.
Арману оставалось выполнить последнюю обязанность — отправиться к отцу. Он хотел, чтобы я поехал с ним.
Мы приехали в С., и я увидел господина Дюваля. Таким я себе и представлял его по описаниям сына: высокого роста, почтенным, любезным.
Он встретил Армана со слезами счастья и сердечно пожал мне руку. Было понятно, что отцовские чувства не могут не победить даже у податного инспектора.
У его дочери Бланш был ясный взгляд и чистые, мягкие очертания лица. Только чистые мысли рождались у нее и благочестивые слова произносились ее устами.
Она улыбалась брату, не зная в своей невинности, что далеко отсюда какая-то куртизанка пожертвовала своим счастьем при одном упоминании ее имени.
Я пробыл некоторое время в этой счастливой семье, всецело отдавшейся тому, кто принес сюда свое выздоравливающее сердце.
Вернувшись в Париж, я записал эту историю так, как она была мне рассказана. У нее есть только одно достоинство, которое тоже, может быть, будут оспаривать, — это ее правдивость.
Я не делаю из этой истории вывода, что все девушки, подобные Маргарите, способны сделать то, что сделала она. Я далек от этого. Но я убедился, что одна из них испытала в своей жизни серьезную любовь, она страдала от этой любви и умерла от нее. Я рассказал читателю то, что узнал. Это был мой долг.
Я не апостол порока, но я всегда и всюду буду стараться отличать благородное страдание.
История Маргариты, повторяю это, является исключением, впрочем, если бы она была общим явлением, о ней не стоило бы и говорить.
