К тому же мне необходим был свежий ветер и физическое утомление, чтобы пересилить нервное возбуждение, которое меня охватило.
Я взял ключ от квартиры на улице д'Антэн и, попрощавшись с Наниной, которая проводила меня до ограды, ушел.
Сначала я бежал, но земля была вязкая, и я скоро устал. Через полчаса я должен был остановиться, так как весь был в испарине. Переведя дыхание, я продолжал идти. Ночь была такая темная, что каждую минуту я боялся наткнуться на деревья, которые вдруг вырастали передо мной, и казалось, что навстречу мне бегут огромные призраки.
Я встретил одного или двух ломовых извозчиков, которых быстро обгонял.
По направлению к Буживалю проехала коляска. Когда она миновала меня, у меня появилась надежда, что Маргарита сидит в ней.
Я остановился и крикнул:
— Маргарита! Маргарита!
Никто мне не ответил, коляска удалилась. Я продолжал свой путь.
Мне понадобилось два часа, чтобы дойти до заставы.
Вид Парижа вернул мне силы, и я побежал по длинной аллее, по которой столько раз проходил раньше. В эту ночь там никого не было. Как будто я путешествовал по мертвому городу.
Начало светать. Когда я пришел на улицу д'Антэн, город начал уже понемногу просыпаться. В церкви пробило пять часов, когда я входил в дом номер девять.
Я сказал свое имя швейцару — он получил от меня достаточно денег и знал, что я имею право приходить в пять часов к мадемуазель Готье, — и прошел без затруднения.
Я мог у него спросить, дома ли Маргарита, но он мог мне ответить отрицательно, а я предпочитал сомневаться еще две лишние минуты, так как, сомневаясь, не переставал надеяться.
Я прислушался у двери, стараясь уловить какой-нибудь шум, движение, — ничего, буживальское молчание, казалось, переселилось сюда.
Я открыл дверь и вошел.
Все занавеси были плотно задернуты. Я открыл их в столовой и направился в спальню. Я бросился к шторам и сильно потянул за шнурок. Шторы поднялись, слабый свет проник в комнату, я подбежал к постели.
Она была пуста!
Я открывал все двери одну за другой и заходил во все комнаты.
Нигде — никого. С ума можно было сойти!
Я прошел в уборную, открыл окно и несколько раз позвал Прюданс. Окно мадам Дювернуа не открывалось.
Тогда я спустился к швейцару и спросил, приходила ли мадемуазель Готье сюда днем.
— Да, — ответил он, — с мадам Дювернуа.
— Она ничего не велела мне передать?
— Ничего.
— А куда они потом отправились?
— Они сели в экипаж.
— В какой экипаж?
— Собственный.
Что все это значило?
