Ещё в раннем детстве Уилл владел не только белой, но и чёрной магией.
— Вот погоди у меня, Филька, — говорил он, если подозревал, что я оттяпала себе самый большой кусок пирога или не в свою очередь покаталась на наших общих качелях.
Ожидание — вот что было страшнее всего. Уилл всегда умел точно рассчитать момент. Обычно он выжидал, пока нас не уложат спать, а после пробирался в мою комнату.
— Большой Урчальник очень рассердился на тебя, — шептал мне брат в самое ухо. — Сейчас он откусит тебе нос! — И Уилл больно щипал меня за нос. — Он разорвёт тебя на кусочки своими острыми когтями! — Уилл царапал мне руки. — Он раздавит тебя своей толстой попой!
И Уилл плюхал Большого Урчальника мне на голову, изо всех сил придавливал игрушечного медведя к моему лицу.
Я вырывалась и пронзительно кричала. Прибегала мама.
— Бедненькой Фиалке опять приснился страшный сон. Я принёс Большого Урчальника, чтобы ей было уютнее, — как ни в чем не бывало заявлял Уилл.
Можно было бы показать маме распухший нос и расцарапанные руки, но я не осмеливалась. Мама так ничего и не узнала.
Папа часто поглядывал искоса на Уилла, но подозрительность — это у него профессиональное. Он уже тогда недолюбливал Уилла. Мы все совершенно точно это знали, только вслух никогда не произносили.
У нас в семье о многом не говорили вслух.
А теперь Уилл с нами почти не разговаривает. Приходит домой из школы, делает громадный бутерброд и уходит наверх, к себе в комнату. И сидит там весь вечер. Сначала мама приносила ему ужин на подносе, но папа заявил как-то, разве она служанка собственному сыну? Сам-то он обращается с ней как со служанкой, но это же совсем другое дело. Так что Уилл дожидается, пока они усядутся смотреть десятичасовые новости, тихонько прокрадывается на кухню и разогревает себе здоровенную пиццу или целый пакет замороженных картофельных чипсов.
Я пробовала приходить в это время на кухню, но он и со мной не разговаривает. Спросишь о чем-нибудь — буркнет «да» или «нет», но сам разговор ни за что не начнёт.
Я так больше не могу! Однажды я попробовала взять его за руку. Он не шарахнулся от меня. Просто как-то странно посмотрел на наши соединённые руки, будто на посторонний предмет. У меня рука так и упала, словно дохлая рыба, и я поскорее отодвинулась от него.
— Уилл! — надрывалась мама. — Уилл, пожалуйста, спустись!
Она чуть ли не умоляла его.
Я думала, он так и будет сидеть в своей комнате, но тут на лестнице прозвучали его шаги. Медленно, не спеша, он все-таки спустился, пересёк холл, вошёл в гостиную.
