Целый год ежедневно приходил он на службу в расположенное тут же, у самой
ограды аэродрома, здание клуба. Составлял репертуар киносеансов, организовывал
самодеятельность, следил за своевременным обновлением плакатов и лозунгов —
словом, делал все, что положено добропорядочному завклубом. Делал аккуратно,
старательно, я сказал бы даже — с душой, если бы его душа прочно не
осталась по ту сторону ограды, на аэродроме (благо ей, как субстанции
нематериальной, пропуска для этого не требовалось).
Это было, конечно, настоящее самоистязание. Но в конце концов оно себя
оправдало. Прошла та смутная пора, и Гарнаева вернули за штурвал.
Правда, не сразу за штурвал.
В качестве своеобразной (мы сейчас увидим, что весьма своеобразной) ступени к
этому Юрию Александровичу пришлось заняться испытаниями катапультируемых
сидений.
Дело в том, что покинуть, в случае нужды, скоростные самолеты послевоенных
образцов добрым, старым способом — перевалившись наружу через борт —
стало невозможно. Этому препятствовал мощный поток встречного воздуха, который
буквально вдавливал летчика обратно в кабину. Не почувствовав самому, трудно
представить себе, насколько непреодолимо силен, хочется даже сказать —
тверд воздушный поток.
Создавалось парадоксальное положение: парашют у летчика есть, но спастись на
нем он не может.
Как всегда, на помощь пришла техника. Были разработаны конструкции
специальных катапультируемых пилотских кресел, на которых можно было
выстрелиться наружу, чтобы потом, отделившись в воздухе от кресла, раскрыть
парашют и благополучно спуститься на землю.
Легко сказать — выстрелиться! Нет нужды доказывать, насколько, мягко
выражаясь, сильны ощущения человека, применяющего такой способ спасения. Резкий
удар снизу, грохот выстрела, пламя, дым, тут же второй, не намного менее сильный
удар о встречный поток воздуха, кувыркание в свободном падении... Словом, до
начала плавного спуска на парашюте летчику приходилось пройти через многое. И
тем не менее другого, более деликатного способа спасения найти не удалось. В
последующие годы стало ясно, что катапультирование себя решительно оправдало.
Но то — в последующие годы.
Поначалу же, после того как в один прекрасный летний день сорок седьмого года
парашютист-испытатель Г. Кондрашев впервые в Советском Союзе катапультировался
из летящего самолета, немедленно встал вопрос о комплектовании пусть небольшой,
но все же целой группы испытателей катапультируемых сидений.
