...В последние годы жизни, когда его имя начало часто появляться в печати,
когда со страниц журналов на нас то и дело стали смотреть его портреты, когда в
любом собрании фраза «Слово предоставляется Юрию Александровичу Гарнаеву»
встречалась дружными аплодисментами, многие люди, узнавшие его лишь в это время,
искренне считали, что он «счастливчик», человек, которому в жизни сильно
повезло.
Что ж, вообще говоря, можно с этим и согласиться. Каждый летчик-испытатель
считает, что ему повезло.
Но свое везение Гарнаев сделал себе сам. Сделал собственными руками, вопреки
многим и многим, весьма неблагоприятным для этого обстоятельствам.
Достаточно напомнить, что по разным (одинаково неуважительным) причинам
дважды в своей жизни он был вынужден оставлять летную работу и с немалым трудом
доказывать свое право вновь вернуться к ней.
Особенно тяжело дался Гарнаеву второй из этих вынужденных перерывов, о
котором мне уже доводилось писать.
В чью-то инициативную голову пришла идея «проверить» личный состав наших
летчиков-испытателей: насколько, так сказать, надежны руки, которым доверены
многомиллионные опытные и экспериментальные самолеты. Инициативная голова нашла
себе влиятельных союзников, и проверка развернулась полным ходом. И не то,
конечно, плохо, что такая проверка была затеяна, а то, как она
проводилась.
К сожалению, основным ее критерием послужили не живые дела «проверяемых», а
прежде всего их анкеты. Нет надобности перечислять номера всех анкетных пунктов,
по которым шло разделение на «чистых» и «нечистых». Увы, последних в нашем
коллективе оказалось числом поболее, чем первых, так что кадры испытателей были
признаны недопустимо «засоренными». И, как нетрудно догадаться, среди преданных
остракизму оказался и Гарнаев: на фоне завидной безупречности всех прочих
пунктов анкеты пункт: «Привлекался ли ранее...» — выглядел у него
существенно подпорченным.
У Гарнаева изъяли пропуск на аэродром. Только из-за ограды он мог видеть, как
взлетают, уходят в зону испытаний, возвращаются, заходят на посадку те самые
самолеты, теплые штурвалы которых всего несколько дней назад дрожали в его
руках. Отрываться во второй раз от любимого дела оказалось едва ли не тяжелее,
чем в первый. Хотелось закрыть глаза, скрыться, уехать прочь, не видеть всего,
что приходится с кровью отдирать от своего сердца!
Но сердце сердцем, а слушать его биение без контроля со стороны разума и воли
нельзя. Это Гарнаев понимал отлично. Понимал, а потому... принял предложенную
ему должность заведующего институтским клубом.
