Потом провел рукой по лбу, надел шляпу, повернулся к группе окруживших
корабль людей — участников этой работы, прилетевших к месту посадки
«Востока» на двух вертолетах, — и... принялся кому-то выговаривать, что-то
поручать, отменять, назначать сроки... Словом, вернулся в свое нормальное
рабочее состояние.
До полета «Востока-2» оставалось неполных четыре месяца...
— Мы с вами определенно где-то встречались, — сказал
Андроников. — Не могу вспомнить, где именно, но помню, было это в домашней,
уютной обстановке. Знаете, что-то типа «у тети на именинах».
С этих слов начался наш разговор. Дело было в один из тех холодных зимних
вечеров, когда особенно тянет к теплу, уюту, общению с друзьями. Самые трудные
годы войны были уже позади. Мы собрались у Татьяны Стрешневой — жены моего
погибшего на войне школьного товарища, журналиста и поэта Леонида
Кацнельсона — в большом сером доме в Глинищевском переулке (ныне улице
Немировича-Данченко), населенном артистами, режиссерами, музыкантами и прочими
представителями разного рода изящных искусств. Строго говоря, хозяйкой дома
Татьяна Валерьевна могла именоваться лишь условно. Квартира, в которую мы
пришли, принадлежала не ей, а ее находившимся в отъезде друзьям.
Зима в тот год выдалась холодная. Впрочем, может быть, она только казалась
такой холодной потому, что топили еще далеко не всюду, и притом более чем
экономно, — городское хозяйство жило отнюдь не по нормам мирного времени. И
многие жители насквозь промерзших московских квартир норовили обогреться у
знакомых, которым в этом смысле повезло хоть не намного больше.
Квартира, где мы собрались, была, что называется, авантажная: с высокими
потолками, множеством фотографий на стенах, пухлой мебелью, тяжелыми оконными
портьерами. Но все эти подробности тогда ни на кого особого впечатления не
производили — за прошедшие годы жизнь заставила людей приблизиться к
познанию истинной меры вещей, отойти от которого они еще не успели. Бог с ней, с
обстановкой. Главное — было бы более или менее тепло.
Излагая программу предстоящего вечера, Татьяна начала с упоминания о ржаном
пироге — одном из яств, которыми в то не очень сытое, карточное время
изобретательные московские хозяйки потчевали своих гостей.
Означенный пирог представлял собой ломти нормального черного хлеба,
поджаренные на растительном масле. И я прошу читателя не относиться к этой
расшифровке пренебрежительно: «Скажите, мол, какой деликатес — поджаренный
хлеб!» По тому времени это был пир.
