Вряд ли создатели Ту-144 очень прислушивались к репликам подобного
рода — хотя бы потому, что помнили события относительно недавнего прошлого,
когда входили в строй первые реактивные пассажирские самолеты, скорость
которых — около девятисот километров в час — превышала скорость
находившихся тогда в эксплуатации винтомоторных Ил-14 приблизительно во столько
же раз, во сколько Ту-144 летает быстрее, чем Ту-104.
Само слово «реактивный» звучало тогда весьма романтично и ассоциировалось в
сознании многих людей не с мирными пассажирами — командировочными,
отпускниками, бабушками с внуками, а с импозантными воздушными волками, одетыми
в специальные высотные костюмы и внушительные, смахивающие на хоккейные, шлемы.
Впрочем, у хоккеистов шлемы появились, кажется, несколько позднее...
Так или иначе, прошло два-три года — и полеты на пассажирских самолетах
с газотурбинными двигателями вошли в быт. Попробуйте заставить сейчас
кого-нибудь лететь, скажем, из Москвы в Крым пять часов, когда можно за полтора!
...Итак, Ту-144 готовился к вылету.
Готовился долго, дотошно, тщательно. Проверялась работа многочисленных систем
корабля — гидравлических, электрических и всех прочих, имя которым легион.
Регулировались и опробовались могучие двигатели — их солидный бас был
слышен за многие километры от аэродрома. Экипаж проводил рулежки и
пробежки — сначала медленные, а затем все более и более скоростные —
по бетонным полосам летного поля.
Наконец все было готово.
Остался позади и Методический совет, на котором опытные летчики-испытатели,
ученые, инженеры еще раз, что называется, по косточкам перебрали все, из чего
слагается готовность машины и экипажа к началу работы. Обговорили программу,
план первого полета, придирчиво выбрали наилучшие из возможных вариантов
действий экипажа в случае, если что-нибудь начнет складываться «не так»... И
постановили: лететь можно. Хоть завтра...
Но завтра не получилось. Назавтра началось, как выразился один мой коллега,
не испытание самолета, а испытание наших нервов. Началось ожидание погоды. Оно
длилось долгих десять дней — с 21 по 31 декабря шестьдесят восьмого года...
Дважды весь аэродром будоражили ложные тревоги: метеорологи обещали какое-то
подобие улучшения погоды, выдавалась команда «Свистать всех наверх», мощные
тягачи отбуксировывали самолет на старт, приезжало начальство... Однако погода,
вопреки ожиданиям, не улучшалась, и когда дело шло к сумеркам (благо, они
наступали быстро: 21 декабря — самый темный день в году), не оставалось
ничего иного, как объявлять отбой.
