А до того судьба не только не баловала Валерия Павловича, но, можно сказать,
обращалась с ним довольно жестоко. Его и начальство без конца ругало, и из
военной авиации его дважды выставляли, и без работы ему пришлось походить, и
даже в тюрьме посидеть. И если все превратности жизни все-таки не ожесточили его
душу, по одному этому можно судить, какая это была душа!..
Но в авиации, повторяю, Чкалова знали и любили даже в самые трудные периоды
его жизни, задолго до того, как пришла к нему широкая известность.
Я говорю — в авиации, хотя точнее было бы сказать — в авиации и
вокруг нее, включая в это, может быть, не очень строгое понятие не только
людей, делающих самолеты, обслуживающих их и летающих на них, но и огромное
количество планеристов, парашютистов, авиамоделистов, наконец, просто любителей
авиации, до поры до времени не связанных с ней профессиональными (или
полупрофессиональными — любительскими) узами.
Автор этих строк как раз переживал «авиамодельный» период своей биографии,
когда впервые услышал о Чкалове из уст одного из старейших, к сожалению,
малоизвестных русских летчиков — Евгения Михайловича Молодцова —
соседа и давнего знакомого моих родителей.
Евгений Михайлович, летавший еще в первую мировую, а затем в гражданскую
войну, служил в Ленинграде вместе с Чкаловым, так что его рассказы представляли
собой не изложение легенд о Чкалове (каковых тоже ходило немало), а то, что
сейчас именуется информацией из первых рук.
Что говорить, основания для формирования легенд здесь были!
Чкалов летал не так, как другие летчики. Он активно выискивал в полетах
что-то новое, нестандартное, не лежащее на поверхности, такое, что было непросто
даже выдумать, не говоря уж о том, чтобы выполнить. Именно этим, а не какой-то
особой отточенностью пилотирования или глубиной технических знаний отличалась
его творческая летная индивидуальность. Всем известен пролет Чкалова под одним
из ленинградских мостов через Неву. Менее известен тот факт, что едва ли не
каждый летчик последующих поколений, на определенном этапе своей летной жизни,
когда собственное искусство пилотирования представляется совершенно
безукоризненным, а самолет — беспредельно послушным (это приятное, хотя и
не вполне безопасное состояние наступает обычно после двух-трех лет летной
службы и, к счастью, длится сравнительно недолго), находил свой мост,
пролетал один или несколько раз под ним и таким, пусть не в меру прямолинейным,
но в общем довольно убедительным способом получал в собственных глазах право
ощущать
