* * *
Впрочем, не все наши разговоры с Лавочкиным неизменно носили идиллический
характер взаимного согласия и благоволения. Бывало и иное. Так однажды зашел у
нас спор о том, как по мере развития авиации видоизменяется роль летчика на
борту летательного аппарата. А надо сказать, что Семен Алексеевич был одним из
крупнейших в Союзе знатоков проблемы автоматического пилотирования, чрезвычайно
много сделавшим для ее успешного разрешения. Это-то, видимо, и натолкнуло его на
полушутливые-полусерьезные рассуждения на тему о неминуемо предстоящей замене
живого пилота машиной.
Мы — несколько летчиков-испытателей, с которыми он неосторожно завел
такой разговор, — возражали ему с жаром, подогреваемым не только
профессиональным самолюбием, но прежде всего нашим глубоким убеждением, что,
сколь ни велики возможности машины, она никогда полностью не заменит носителя
живого творческого разума — человека — ни на борту самолета, ни
где-либо в другом месте, где такой разум потребен. В качестве одного из
последних аргументов мы предложили нашему оппоненту представить себе самую что
ни на есть умную машину в роли... главного конструктора КБ. Семен Алексеевич
посмеялся — чувство юмора изменяло ему очень редко, — и спор
закончился, так сказать, вничью.
Так что бывали и споры. Впрочем, жалеть об этом никак не приходится, тем
более что и спорил Лавочкин очень вежливо, спокойно, уважительно к собеседнику,
а главное — всегда очень интересно.
Сотрудники Семена Алексеевича до сих пор вспоминают его замечательное
свойство — даже в самом горячем споре не терять способности слушать и
обдумывать возражения. Уловив в них «рациональное зерно», он оборачивался к
остальным участникам разговора со словами:
— А ведь он не совсем глупые вещи говорит!
Эта фраза означала многое: и признание правоты оппонента, и, главное,
предоставление всех возможностей доказать свою правоту на деле.
...Была среди наших бесед с Семеном Алексеевичем одна, не имевшая прямого
отношения к проблемам авиационной техники, но тем не менее очень хорошо
запомнившаяся мне. Состоялась она при обстоятельствах для меня достаточно
сложных и не очень приятных.
По различным, хотя и одинаково малоубедительным поводам большая группа
летчиков-испытателей организации, в которой я тогда работал, была освобождена от
занимаемых должностей и разбросана по принципу «кто куда». И я удостоился
сомнительной чести открыть своей персоной список «опальных» пилотов.
