— Пока не будет полной ясности, летать не разрешаю, — заявил
Главный конструктор.
Но ясности комиссия не внесла. Все вроде было в порядке — при
многократных пробах на земле закрылки выпускались и убирались безукоризненно. Но
ведь так же в точности было и при наших пробах перед каждым из последних трех
полетов.
И тогда Лавочкин решил, что не остается ничего другого, как разобрать
самолет, грузить его на платформу и везти на завод для капитальных исследований.
Но это означало бы задержку хода испытаний не меньше, чем на несколько
месяцев, а объект, над которым мы работали, был очень нужен, причем нужен не
когда-нибудь, а как можно скорее (мне уже довелось как-то писать, что несрочных
испытаний я лично не видел никогда и не вполне уверен, существуют ли они вообще
в природе).
Поэтому мы с ведущим инженером М. Л. Барановским обсудили все возможности и
постановили, что без завода действительно не обойтись, но что доставлять туда
машину следует не поездом, а своим ходом — по воздуху. На посадке закрылки
и не пытаться выпускать: посадив машину без них три раза, посажу, безусловно, и
в четвертый, тем более на свой родной аэродром, гораздо больший по размерам, чем
тот, гостеприимством которого мы пользовались. Мнение ведущего инженера
полностью совпадало с моим, а с ним можно было всерьез считаться — до
перехода на инженерную работу за годы своей летной деятельности он сам испытал
немало самолетов.
Казалось бы, Главному конструктору остается только ухватиться за такое
предложение. Нельзя забывать, что задержка испытаний по вине машины сулила лично
ему полную порцию таких разговоров в соответствующих сферах, которые отнюдь не
способствуют украшению жизни и укреплению нервной системы. Так что по логике
вещей за всякое ускорение хода дел он должен был бы голосовать, что называется,
обеими руками.
И тем не менее Семен Алексеевич поначалу по поводу нашей идеи ни малейшего
восторга не проявил. Он долго обсуждал все технические и пилотажные подробности
задуманной операции, без конца выдумывал все новые и новые «а если...» и, когда
никаких сколько-нибудь деловых возражений наконец не оставалось, ошарашил меня
совершенно не техническим, но очень человечным вопросом:
— А чего положа руку на сердце летчику больше хочется: лететь или
отправить машину поездом? Только откровенно! И не от головы, а от души: лететь
или пусть едет сама?
Я — и от души и «от головы» — хотел лететь.
