И эта-то массовая боевая эксплуатация в первые же месяцы войны показала:
ЛаГГ-3 живуч!
Не раз бывало: навалятся на нашего одинокого «ЛаГГ-третьего» два, четыре,
шесть «Мессеров» — подавляющее большинство воздушных боев тех дней были, по
известным причинам, боями неравными, — клюют его со всех сторон, наделают в
нем столько пробоин, что буквально живого места не остается, а машина держится,
не горит, не падает, продолжает вести бой, да еще того и гляди завалит
одного-двух из наседающих противников!
Именно такой бой — в одиночку против нескольких истребителей
врага — провел на Калининском фронте в начале сорок второго года известный
советский летчик майор Алексей Николаевич Гринчик (впоследствии — через год
после окончания войны — поднявший в воздух один из первых отечественных
реактивных истребителей МиГ-9).
Вечером Гринчик рассказывал, как все окружающее — снежные поля, лесные
массивы, покрытая льдом Волга внизу и мутные, зимние облака вверху, — все
казалось ему многократно перечеркнутым дрожащей, неровной сеткой летящих со всех
сторон огненных трасс. Впрочем, понятия о «низе» и «верхе» в данном случае
звучали весьма условно: приходилось непрерывно крутиться, чтобы уворачиваться от
огня противника (попутно выяснилось, что ЛаГГ-3, которого летчики охотно
поругивали за вялость исполнения фигур пилотажа, в умелых руках был способен
показать вполне приличную маневренность).
Но Гринчик не только уворачивался. При каждой, самой малой возможности он
контратаковал! И контратаковал не безрезультатно: за несколько минут боя (это
довольно долгий срок — минуты в подобных обстоятельствах кажутся очень
длинными) один «Мессершмитт» был сбит, а другой поврежден настолько, что
вынужден был выйти из боя и, оставляя за собой тонкий дымный след, спешно
ретироваться восвояси.
Однако самолету Гринчика тоже доставалось порядком! Одно попадание следовало
за другим. И вот вражеский снаряд разрывается в моторе ЛаГГа. Конвульсивная
дрожь всей машины, грохот, скрежет и... внезапно наступившая тишина — мотор
заклинен!
Продолжать бой больше невозможно. Да и вообще — все невозможно, кроме
одного — снижения, причем снижения прямолинейного и на умеренной скорости,
так как бой незаметно переместился в глубь позиций врага и иначе было не
дотянуть до своей территории.
Обрадовавшиеся фашистские летчики устроили — нет, не бой, это слово в
подобной ситуации не подходит, — а планомерное избиение беззащитной цели.
Как на полигоне, поочередно заходили они на ровно, будто по ниточке плывущий в
воздухе самолет и спокойно, прицельно, безнаказанно избивали его очередями из
пушек и пулеметов. Сжавшись за бронеспинкой, раненный в руку и ногу Гринчик мог
только наблюдать, как от его машины буквально клочья летели. Крылья и фюзеляж
были пробиты в нескольких местах. Из перебитых трубопроводов бил бензин, вода,
масло. Фонарь кабины сорвало. Вместо приборной доски осталась какая-то каша.
Но... «ЛаГГ-третий» летел! Летел, хотя по всем правилам ему было давно положено
взорваться или рассыпаться на куски.
