Впрочем, я рассказываю об этом, в общем незначительном и едва ли не
единственном в своем роде (так сказать, «не типичном») эпизоде летной биографии
Гарнаева именно потому, что никогда так не проявляется характер человека, как в
моменты, когда ему не повезло. Очень правильно заметил как-то писатель Леонид
Зорин по поводу, весьма далекому от авиации (он комментировал исход матча на
первенство мира по шахматам), что по тому, как человек одерживает победу, видно,
что он может, а по тому, как воспринимает поражение, — чего он стоит. Не
знаю уж, что чувствовал тогда Гарнаев в глубине души, — об этом можно
только догадываться, мысленно ставя себя на его место, — но в реальном деле
его реакция была вполне определенной: он стал еще напористее, еще злее в работе.
Распускаться этот человек себе не позволял — ни под ударами судьбы, ни
под ее уколами (хотя, как показывает жизненный опыт, уколы зачастую
воспринимаются нами куда болезненнее ударов!).
* * *
Один молодой летчик, недавно пришедший на испытательную работу и уже не
заставший в нашем коллективе Гарнаева, спросил меня:
— Вот вы все рассказываете про Гарнаева, да и вообще про тех, кто погиб,
одно хорошее. И я вам верю. Но не может же быть, чтобы у них не было
недостатков, слабостей каких-то. Не святые же они, в конце концов, были!
Конечно, мой собеседник был прав.
И Гарнаев, и другие наши друзья и коллеги, которых мы так часто вспоминаем,
не были святыми (я бы сказал: слава богу, не были святыми!). Каждому из них были
присущи — одному в большей, другому в меньшей степени — те или иные
обычные человеческие слабости. Но, я думаю, и это сближает их с нами не в
меньшей степени, чем их человеческие и профессиональные достоинства.
Тот же Гариаев по многим чертам своего характера был человеком безусловно
незаурядным (что справедливо отмечается каждым, кто писал о нем, начиная с
автора этой книжки). Но одновременно он был — прошу читателей извинить меня
за шаблонное газетное выражение — тем, что называют «типичным
представителем» нашего летно-испытательного цеха. Я мог бы назвать имена не
одного десятка наших коллег, таких же ярких, талантливых, умелых на земле и в
воздухе, причем многие из них разделили с Гарнаевым не только его интересную,
плотно наполненную событиями жизнь, но, к несчастью, и трагическую судьбу.
Гарнаева летчики воспринимали и продолжают воспринимать как очень
своего.
Поэтому, наверное, он и остался так прочно в нашей памяти...
