* * *
20 октября Роберт вернулся в Гейдельберг. До конца каникул оставались только две недели, однако этого срока ему было достаточно, чтобы вернуться в привычную колею жизни, занять свое место в милом ему окружении. Шуман буквально штурмовал рояль, занимаясь часто по семь часов в день, и нередко днем говорил друзьям:
«Приходите сегодня, сегодня вечером я, наверное, буду хорошо играть!»
Он был недоволен развитием своей техники, у него не было терпения выждать необходимое для этого время, он хотел ускорить овладение механической частью мастерства, требующей наибольшей самодисциплины. Он предъявлял к себе слишком высокие требования и постоянно давал пальцам слишком большую нагрузку. Друзья и знакомые почти ничего не знали об этом. Вечерами, собираясь в студенческой комнатке Шумана или в доме профессора Тибо, они с восторгом слушали игру Роберта, не отпускали его от рояля и просили его импровизировать еще и еще. Даже игра величайших мастеров не давала им такого наслаждения, как импровизации Шумана. Музыкальные темы, мысли, одна прекраснее другой, неудержимым потоком лились из-под пальцев молодого музыканта. А как захватывающе было, когда он перестраивал, варьировал и развивал мелодии дальше. Вскоре о нем заговорил весь Гейдельберг. С гордостью пишет Шуман своему брату Юлиусу:
«…Ты едва ли сможешь поверить, насколько я всеми любим в Гейдельберге и по-настоящему, без лести, уважаем и почитаем. Я заслужил даже эпитет „любимец гейдельбергской публики“. Основой для этого послужил, разумеется, концерт, в котором я исполнял Александровские вариации Мошелеса. Возгласам „браво“ и „бис“ не было конца, а мне было при этом весьма жарко и душно. Эрцгерцогиня усиленно аплодировала. Правда, я восемь недель разучивал эту вещь и играл действительно хорошо, я и сам это чувствовал. С тех пор здешняя музыкальная жизнь необыкновенно оживилась, музыка стала, так сказать, хорошим тоном…»
По-видимому, в это время Шуман считает себя прежде всего пианистом. Это видно из того, что в своем дневнике он записывает все высказывания о своей игре.
«Учитель музыки Фаулхабер: Я вижу в Вас выдающегося мастера.
Музыкальный директор Гофманн: Браво, это вновь приносит радость.
Книготорговец Майор (серьезно): Это истинное наслаждение.
Профессор Морштадт: Прекрасно.
Музыкальный директор Гофманн (тот же самый): И этот прекрасный, ровный пламень…
Студент Вольф: Это предел возможностей – играть подобную пьесу Гуммеля с листа.
