– Вдруг это Вельский и есть? – сказал Боголепов. – Очень возможно. Фотография, видать, совсем недавно сделана. Должно быть, в этот приезд и преподнесена. А декорации-то не пожарские! Москва это. Может, там у себя отыщете это место? Мало ли что, может, он там поблизости живет или еще что? И потом, обрати внимание… Видно, правда, неважно, но все-таки можно различить. Видишь, в витрине отражается тот, кто этого типа фотографировал?
– Так это женщина! – воскликнул Гуров, присмотревшись.
– В том-то и дело, – кивнул Боголепов. – Женщина. Помнишь, Ребров про Марго говорил, про артистку? Не она ли это?
– Не знаю, – сказал Гуров. – Мужика хорошо видно, а ее не очень. Я бы сказал, так себе. Но все равно спасибо. Я это нашим экспертам отдам, может, они сумеют что-то вытянуть.
Он спрятал фотографию в бумажник и протянул следователю руку.
– Я не прощаюсь, – произнес он. – Это мне так вчера Визгалин сказал. Так что у нас еще все впереди, Павел Сергеевич. За нами Москва.
– Твоими бы устами… – проворчал Боголепов, но рукопожатие его было крепким. Кажется, он понемногу приходил в себя.
Гуров поехал на вокзал, где его уже дожидался Крячко с билетами. Через два часа они отбыли в Москву. Никто их не провожал, но Гурову показалось, что в толпе пассажиров и провожающих на миг промелькнуло озабоченное лицо опера Маштакова.
В столицу поезд прибыл рано утром. Решили сначала разойтись по домам – привести себя в порядок и позавтракать. Поднявшись к себе, Гуров принялся орудовать ключом в замочной скважине, но дверь не открывалась. Сердце его взволнованно забилось. Оказывается, ему удивительно повезло – жена сегодня была дома! Он принялся вовсю жать на кнопку звонка.
Через минуту дверь распахнулась, и Гуров понял, что это не сон и не ошибка – на пороге стояла Мария. В халате, с распущенными волосами, явно только что проснувшаяся, но совершенно не казавшаяся заспанной и, как всегда, волшебно красивая. Гуров неизменно удивлялся, как этой женщине удается прекрасно выглядеть в любое время дня и ночи и в любых обстоятельствах. Он просил Марию поделиться секретом, но она в ответ только говорила с чуть грустной улыбкой: «Я же артистка, Гуров! И то, что ты видишь, это только иллюзия. Это обман, понимаешь? Нас возвышающий обман».
Они молча поцеловались, и Мария увела Гурова в спальню. Они слишком соскучились друг по другу, чтобы терять хотя бы минуту.
А потом была горячая ванна и совместный завтрак с восхитительно благоухающим кофе. О делах заговорили в самый последний момент, когда стало ясно, что от них все равно никуда не деться.
