Замечательно, что свою «восьмерочку» он продать не успел, хотя не миновать этого: всех доходов – одни долги. Больно уж далеко добираться: самая окраина Москвы.
"Как же я прошляпил, наивный лопух, – подумал Степан Владимирович, выруливая на Варшавское шоссе, – что прямо у меня под носом варится такая поганая каша, такое зловонное месиво, что и гиена побрезговала бы? Не-ет! С шеф-поваром я разбираться буду сам. Он мне за все ответит. И за всех".
* * *
А хорошее выдалось утро! Веселое мартовское солнышко пригревало уже вовсю, сгоняя серебристый узор изморози с ветрового стекла гуровского «Пежо». Выругав себя за то, что никак не соберется упросить Станислава отрегулировать движок, Гуров вырулил на Садовое кольцо. До редакции – всего ничего, пять минут, если в пробку не попадешь. Как раз хватит времени, чтобы решить: что, собственно, он хочет узнать от Татьяны Дубравцевой?
Она была не до конца откровенна со Станиславом? Да, скорее всего. А с какой бы стати ей быть откровенной до конца? Может быть, ей есть чего бояться? Его задача сейчас – убедить любовницу Рашевского в том, что он ей не враг. Что враги – если она действительно знает что-то важное – совсем другие люди, которые для нее могут стать не в пример опаснее. Неужели Татьяна не знала, чем Рашевский занимался весь последний год? Странно!.. А еще более странно, что уже от трех человек он слышал весьма негативные отзывы о Дубравцевой… Но ведь что-то нашел в ней Леонид Рашевский! Если неглупый мужик его возраста – а уж дураком покойный журналист не был – влюбляется в женщину, то она, как правило, этого заслуживает.
"Тут самое ошибочное, – повторял себе Гуров, настраиваясь на встречу с Дубравцевой, – сразу отнестись к человеку предвзято, с антипатией. Люди сразу чувствуют это, особенно – женщины, и особенно неглупые. После чего начинают относиться к тебе так же, замыкаются, выставляют защитные барьеры. Которые хрен пробьешь. Так что отбросим временно все, что говорили про Дубравцеву "друг и соратник", дама с собачкой, старший брат Леонида. Попробуем взглянуть на эту женщину глазами убитого журналиста. Это даст фору в психологической дуэли".
Гурову почти удалось задуманное: Дубравцева понравилась ему, по крайней мере, внешне. Высокая, стройная, с волнистыми темно-русыми волосами, оттеняемыми очень бледной кожей лица. Голос низкий, с хрипотцой:
– Я же говорила вчера вашему… коллеге? сослуживцу? – Она досадливо пожала плечами. – Мне нечего сообщить вам. Поймите, мне больно и тяжело. Зачем ворошить прошлое, то, что было между нами? Тем более с вами, людьми посторонними? Вы что, патологически любопытны? Поверьте, это не я убила Леонида. Так чем же я могу вам помочь? А вы мне?
