Чертовски весело | страница 33
– Понятно, – обрадовалась я, – пойду в чувство приводить.
Девица попыталась ухмыльнуться и чуть не упала в воду – так ей было нехорошо.
– А как тебя зовут-то? – крикнула она мне вслед. – Может, вспомню.
– Манька-Облигация, – обернувшись, ответила я.
Девица отреагировала почти мгновенно:
– Вспомнила! Манька-Облигация! Че-то я про тебя слышала…
Да неужели? Ну и хорошо, что слышала.
Да, все так, как я предполагала, – утро седое, утро туманное. Надо понимать, боеспособность карасевской и генриховской охраны на нуле.
А-атлично!
Я пошла в направлении, указанном мне похмельной девицей, и очень скоро заметила бело-волосатую студенистую массу. Я подошла поближе. Масса оказалась прилегшим под деревом Генрихом, которому было «че-то плохо».
А он мало изменился, потолстел только еще – ну и туша.
Ну чего, надо человека в чувство привести, как обещала. Я пихнула ногой вяло колыхнувшееся брюхо:
– Генрих! Ге-енрих, душка, вставай!
Брюхо ухнуло, буркнуло и утробно послало меня, куда подальше; невозможно было поверить, что звуки этой речи созданы голосовыми связками.
– Ге-енрих! Соберись.
– Отвали… в… чтобы не было… на хрен…
Не узнал, значит.
Я наклонилась над ним и похлопала по щекам. Основательно так похлопала, с чувством. Веки Генриха поползли вверх, тяжело, как перегруженный лифт. Я заглянула в бессмысленные его глаза и выжидательно улыбнулась.
Генрих с минуту сосредоточенно изучал мое лицо, потом снова слепил веки. Никак то есть не отреагировал.
Я обескураженно поднялась. Ничего себе, всего ожидала – вспышки ярости, презрения, ненависти, страха… А тут – вообще ничего. Никаких эмоций.
Может, он не узнал меня?
Да нет. Это до каких же синих чертей напиться надо, чтобы не узнать человека, смерти которого желаешь… до смерти?
Честно говоря, я растерялась. Генрих не притворялся, уж я-то его знала отлично, не такой он человек.
Так!
Я еще раз с остервенением пнула бесчувственного Генриха. Он глухо застонал и сел. Покачнулся, оперся на руки и утвердился на заднице. Я присела на корточки и уставилась ему в глаза, и лицо свое подставила к его лицу.
– Ну? Узнаешь меня?
Генрих поморгал, душераздирающе зевнул. И вдруг замер, вытянув ко мне шею.
– Же… Евгения Ивановна? – спустя минуту хрипло спросил он.
– Максимовна, – поправила я.
– А?
– Евгения Максимовна я, – подняла я голос. – Ну что, Генрих, сразу колоться будем? Или желаем помучиться?
– А чего я сделал-то? – возмущенно захрипел Генрих. Он немного подумал и на всякий случай опасливо от меня отодвинулся. – Я Селиверстова больше не трогаю. Вообще не видел его!