У меня как раз был день рождения, о чем я возьми да и ляпни. Юноша задумался, потом с царственным видом раскрыл свой кейс и вытащил эти самые девственно чистые внутри корочки.
— Пригодится, — сказал он, протягивая мне с улыбкой удостоверение, — а обо мне хоть какая-то память останется. Бери, бери!
Я взяла. Фотографию наклеила уже позже, а печать заказала у частника.
О названии газеты, которую я якобы представляла, из соображений конспирации умолчу. Эта ксива пару раз выручала меня в трудную минуту, когда нужно было объяснить милиционерам, почему я нахожусь именно в это время именно в этом месте.
Пока срабатывает безотказно. Может быть, потому что цвет у корочек красный?
На вахте толстая женщина в телогрейке пила чай из термоса и читала Пушкина.
Завидев меня, она мгновенно взвилась с места и прокричала, что вход посторонним воспрещен и что тут и без меня проституток хватает.
Но красный цвет удостоверения и золотая краска на вытисненных буквах «ПРЕССА» мгновенно ее успокоили. Теперь она была готова служить мне экскурсоводом по дебрям общежития.
— Вам хорошую или плохую статью поручили сделать? — невинно осведомилась она. — Если плохую, то это к казахам. Если хорошую, то…
Тут она задумалась.
— В комнату отдыха? — вопросительно обратилась она сама к себе, и в ее голосе я не почувствовала утвердительных интонаций.
— Мне к фотографу, — прервала я ее бесплодные раздумья о возможных достоинствах вверенного ей для охраны учреждения.
При этих словах лицо вахтерши помрачнело. Наверное, Федя Ширяев и тут показал всю ширь и мощь своей художественной натуры.
— Вторая комната направо, — быстро проговорила она и снова уткнулась в книжку.
Я прошла по коридору, освещенному тусклой лампой. Откуда-то издали до меня доносился аромат жареного лука и слышалось приглушенное кошачье мяуканье, сопровождаемое звуками какой-то восточной музыки.
Вторая комната направо не имела на двери таблички. Я постучала дважды, но, так и не дождавшись ответа, потянула дверь на себя.
В лицо мне ударил спертый воздух давно не проветриваемого помещения.
Судя по некоторым его оттенкам, мое обоняние различило, что запой у Феди заканчивается — это был пивной перегар и «аромат» плохо высушенной воблы.
— Федя! — тихо позвала я. — Ты где? Тут к тебе гости пожаловали.
Я прошла еще немного вперед и наткнулась на сидящего в кресле лицом к окну человека.
Федя Ширяев мог бы показаться спящим, если бы не дырка во лбу — входное отверстие пули. Спинка кресла была заляпана кровью и мозгами — бедняге-телевизионщику разнесло череп с одного выстрела.
