Грустно было Артуру. К тому же, он проголодался.
Эдоне встретила его недружелюбно.
– Почему ты один? – спросила она вместо приветствия.
– Вадим меня бросил, – ответил Артур. – Он встретил своего Вокония.
Гречанка побледнела.
– Куда же смотрел ты? – спросила она. – Его же забьют там до смерти…
– Глупости, – сердито сказал Артур. Он не в состоянии был воспринимать эти декорации как реальность.
Эдоне уже пришла в себя. Артур с удивлением понял, что могучая длань харчевницы выпроваживает его прочь.
– Убирайся! – заявила она.
– Что это ты? – возмутился Артур.
– Живо, – прикрикнула гречанка. – Шевелись, пока я не показала на тебя кое-кому пальцем.
– Да погоди ты, – слабо отбивался Артур.
– Я только ради него тебя и терпела! – кричала Эдоне слезливо.
Артур, поняв, что его поносят грязнейшими словами, торопливо удалился. Эх, рации нет, подумалось с досадой. Можно было бы запросить космобазу о совете – как действовать дальше в сложившейся ситуации. Баранов решительно откололся. Он нарушил «Уложение о примерном распорядке дня в чуждой ОЭФ». Вместо того, чтобы принести сюда с собой гуманистические законы СЮКа, он переметнулся на сторону рабовладельцев и влился в эту формацию в качестве ее составляющего. Да, Ванечка, опять твой Баранов подкачал. Вот и работай в таких условиях.
Артур вышел на берег и растянулся на горячем песке. Здесь, на этом самом месте, Герка стрелял в своих преследователей. Жаль, что не удается разыскать главного свидетеля – Севера. И Баранова нет. Странно – его сразу узнали. Впрочем, Баранов действительно мало изменился. Неподражаемый тупо-рассеянный взор из-под белесых ресниц, составляющий главную особенность внешнего облика Димы, сохранился в неприкосновенности.
Внезапно чуткие пальцы Артура нащупали в песке что-то странное. Он извлек это, положил на ладонь и впал в задумчивость.
Это была гильза. Револьверная гильза.
Баранов не смог бы объяснить, что именно помешало ему затеять драку и сбежать. Если бы кто-нибудь ему сказал, что за эти годы он успел соскучиться даже по Воконию, что он обрадуется встрече с ним, он бы, пожалуй, не поверил.
Он позволил Гемеллину втолкнуть себя за калитку, и остановился посреди двора казармы, на солнепеке, на том самом месте, где когда-то, беспомощно опустив руки, стоял учитель Севера, грек по имени Эвмел. Но ни пустоты, ни отчаяния не было на душе у Димы. Ему и в голову не пришло восползоваться браслетом и удрать в Ленинград на глазах у потрясенных зрителей.
