Это было как неожиданное падение в яму: как будто ты ставишь ногу на траву, а трава проваливается и ты летишь вниз головой в пропасть, которая скрывалась под ней. Может быть, это слегка напоминало прыжок с вышки в воду – но было сильнее, гораздо сильнее. Одна реальность исчезла и мгновенно сменилась другой. Я сразу же оказался в новом мире, в мире со своими законами, своей историей, своими сцеплениями событий. Я знал все эти законы и события, более того, я сразу оказался в гуще действия.
Сейчас я был в моем привычном теле. Мое тело бежало, уходя от погони.
Мы приближались к области искажения смысла – это я понял по тому, как предметы стали меняться местами. Трамвайная линия, которая вела к парку, теперь развернулась и пошла в обратную сторону. Старый трамвай изгибался как резиновый, скользя по неэвклидовым рельсам; от этого краска с шелестом облупливалась с его боков. Университет оказался с востока от нас, хотя был на западе. Его архитектура напоминала страшный сон: не буду объяснять, но даже все окна были разной формы. Я заметил Область, которая медленно вращалась в парке между деревьями недалеко от дороги – деревья вокруг вращались вслед за нею. Те, что подальше, не передвигались, но скручивались как пружины, все по часовой стрелке. Парк был безлюден, был спокоен как старая фотография. И так же, как старая фотография, он был заряжен ностальгией. Мои преследователи были слишком заняты, чтобы интересоваться подобными мелочами. Я проскочил в пролом в оградке и нырнул в Область. Преследователи сделали то же самое.
Изнутри Область была совершенно прозрачна. Я продолжал видеть парк, людей и здания вокруг, но теперь это были совершенно нормальные парк, люди и здания.
Вся ненормальность сосредоточилась здесь. Я оказался в большой комнате с огромными окнами во всю стену. На окнах стеклянные решетки. На полу металлическая плитка – по потолку – керамика. Позади меня поднималась невысокая, в полметра, загородка, сваренная из двутавровых реек. За такими в зоопарках держат слонов. Но загородка была слишком низкой, чтобы удержать большое животное. А большое животное имелось. За загородкой паслась теорема Остроградского – Гаусса. Видимо, виновата была близость университета. Морда теоремы была слегка похожа одновременно на морду ламы и кенгуру.
Она имела очень красивое тело, покрытое переливающейся блестящей короткой шерстью, слегка напоминающей фетр. Шерсть порой давала невероятно радужные переливы. Табличка на клетке гласила, что животное имело отличную родословную: его родителями были прославленные Острый и Градский, а Гаусс, как всегда, спонсировал проект. Теорема, с виду, была помесью кенгуру и динозавра. От нормальных земных животных ее отличало полное отсутствие мелких деталей – она была как будто очень аккуратно вылеплена из пластилина, а потом увеличена до трехметрового роста. Я думаю, что весила она тонну или больше. Может быть, две. Судя по наружности, она не имела ни когтей, ни зубов. И на том спасибо.
