– Значит, так. Сейчас заглянем в ближайшую заправку: у меня накопитель обсох. Как у тебя с агриндиком?
– Нормально. – Вопрос, похоже, удивил ее. Это было приятно слышать.
– Как только засосу – взлетаем и наносим визит людям из неофициальной организации, называемой «Многие».
– Зачем?
Опять начинается…
– Лиза! Только что ведь договорились!..
– Зачем на заправку? На, держи. Заряжай.
Из своей переметной сумы она вытащила два энергоконцентрата в фирменной упаковке. Каждый – на четыре часа при полной нагрузке. Протянула мне. Чудеса, да и только.
– Ты что – вместо губной помады с собой носишь?
– Нет. Просто подумала, что у тебя может быть такая проблема.
Произнесено это было с интонацией, ясно говорившей: «У мужчин же вечно что-нибудь получается не так».
– Спасибо, красавица.
Она неожиданно спросила – очень задумчиво:
– Симон, а что же ты говоришь действительно красивым женщинам?
Никогда не знаешь, что в любой миг может прийти даме в голову.
– Не знаю. Найдутся слова, если когда-нибудь такую увижу. Хотя, может быть, как раз тогда слов и не хватит.
Она кивнула, словно именно такого ответа и ожидала. Я тем временем успел заменить пустые энергогильзы на новые. И не забыл спросить:
– Сколько я тебе должен?
– Сочтемся, когда закончим.
Наверное, это следовало понять как предупреждение: «Чувствую, что еще не раз придется выручать тебя в острые моменты».
– Ладно. Взлетаем?
– Вообще-то особого смысла в этом визите нет…
– Елизавета!
– Молчу, молчу. Стартуй, я за тобой.
– Адрес, куда полетим…
– Симон, я хорошо знаю, что где. Не первый день в городе.
Интересно. Что, ее не прислали? Уже была здесь? Ладно, разберемся потом.
Я огляделся. Сейчас мы никому не помешаем. И полиции нет. Бросил взгляд на браслет. Все в порядке. Благодать. Старт!
И тротуар стал уходить из-под ног все дальше и дальше.
Всякий, кто пользуется агриндиком как средством передвижения, то есть, по сути дела, любой наш современник обладает своей манерой полета, точно так же, как у идущего пешком вырабатывается своя походка. Она может быть красивой или, напротив, корявой, неуклюжей, так что смотреть неприятно, может выглядеть элегантной, плавной, граничащей с искусством, или, наоборот, вызывать представление о черепахе, пытающейся шагать на двух лапах; словом, сколько людей, столько и манер, и, внимательно понаблюдав за человеком в полете, можно с очень большой вероятностью понять и самого человека, его характер, его суть, желания, цели, намерения и все прочее – понять ничуть не хуже, чем по манере говорить, смотреть, читать; надо только уметь. Я всегда считал, что умею. И когда мы с Лизой поднялись в воздух, я, намеренно приотстав на метр-другой, принялся рассматривать и ее позу, и траекторию, по какой она набирала высоту, и стиль маневрирования, когда мы достигли нужного уровня и перешли в горизонталь, где неизбежно приходится и обгонять, и уступать дорогу, чтобы сделать выводы и хотя бы в первом приближении разобраться – кого же это мне подсунули в качестве партнера по операции и чего от почтенной дамы можно ждать, а чего никак не следует. Потому что человек в таком возрасте, какой был совершенно ясно написан на лице Елизаветы, просто обязан двигаться неторопливо, плавно, осмотрительно, не уступать дорогу, рассчитывая, что возраст требует, чтобы путь, напротив, очищали перед ней – и тем не менее часто оглядываться, чтобы оценивать обстановку, и все такое прочее; добавлю еще, что в таком возрасте люди все меньше доверяют технике, особенно такой непростой, как антигравы любой мощности и назначения, и не любят менять режимы полета, чтобы не нервировать механизм. Заранее начертив такую схему, я и настроился соответственно, подумал, что полет в паре с таким человеком мог бы выполняться даже и автопилотом (если бы агриндики были снабжены таковыми) – это будет почти идеальная прямая – так что можно без всякого риска отвлечься от наблюдения за полетом и использовать время с большей пользой. Тем более что имелась пара поводов для серьезных и срочных размышлений, от которых зависела модель нашего поведения при встрече с «Многими».
