Где-то за заборами раскатился многоголосый собачий лай; Эгерт встал, как вкопанный. Отшельник обернулся и замычал, подбадривая. От ближайших ворот уже неслись, подпрыгивая, двое мальчишек-подростков – при виде их Эгерт непроизвольно схватил отшельника за плечо.
Шагах в десяти мальчишки замерли, переводя дыхание, разинув рты и глаза; наконец, тот, что был постарше, радостно завопил:
– Гляди! Старый Орешек какую-то найду подобрал!
Хуторок был небольшой и заброшенный – два десятка дворов, башенка с солнечными часами да дом местной колдуньи на отшибе. Жизнь здесь текла лениво и размеренно; появлению Эгерта никто, кроме детишек, особенно не удивился – подобрал Орешек какого-то Найду со шрамом, и хорошо, и ладно… На предложение наняться на работу и перезимовать на хуторе Эгерт только хмуро покачал головой. Зимовать в тепле? А зачем? Искать человеческого общества? Может быть, еще и вернуться домой, в Каваррен, где отец и мать, где комната с камином и гобеленами?
Светлое небо, после всего, что он, Эгерт, совершил – нет у него дома. Нет у него ни отца, ни матери, самое время оплакать лейтенанта Солля, вместо которого в этот мир явился Найда со шрамом.
Зима обернулась одним долгим бредом.
С детства закаленный, Эгерт, однако, простудился с наступлением первых же холодов, и на протяжении всей зимы старый отшельник не раз и не два сокрушался – как трудно долбить в мерзлой земле могилу.
Солль метался на соломе, задыхаясь и кашляя. Старик оказался скорее фаталистом, нежели врачевателем – он укутывал Эгерта рогожей и поил настоем трав, а убедившись, что больной успокоился и заснул, шел с лопатой в лес, справедливо полагая, что если долбить землю понемногу, то к нужному моменту яма достигнет как раз необходимой глубины.
Эгерт не знал этого. Открывая глаза, он видел над собой то заботливое рябое лицо, то темные потолочные бревна, испещренные узорами жуков-древоточцев; однажды, очнувшись, он увидел Торию.
«Почему ты здесь?» – захотелось ему спросить. Язык не слушался, но он все-таки спросил – не разжимая губ, немо, как отшельник.
Но она не ответила – сидела, нахохлившись, склонив голову к плечу, как скорбная каменная птица на чьей-то могиле.
«Почему ты здесь?» – снова спросил Эгерт.
Она пошевелилась:
«А ты почему здесь?»
Жарко, жарко, больно, будто в каждый глаз засадили по факелу…
Приходила и мать. Эгерт чувствовал на лбу ее руку, но не мог разлепить веки – мешали боль да еще страх, что он не узнает ее, не вспомнит ее лица…
