С этого момента жизнь его стала проще, хотя и бесконечно усложнилась. Множество мелких, четко определенных и внешне бессмысленных действий защищали его от любой грозящей опасности: он уже не решался перейти шаткий мостик, не вернувшись перед этим к землянке, не коснувшись ладонью ствола усыхающего дерева на этом берегу и не сосчитав мысленно до двенадцати. Каждый вечер он бросал в ручей одну за другой три щепки – это должно было предохранить от ночных кошмаров. Понемногу преодолевая себя, он даже решился взяться за топор – и довольно удачно разбил несколько поленьев на глазах удивленного и обрадованного отшельника.
Однажды, когда Эгерт, по обыкновению, сидел над водой и в сотый раз спрашивал себя о причине случившейся с ним беды, отшельник, до того не досаждавший Соллю своим обществом, подошел и положил ему руку на плечо.
Эгерт вздрогнул; отшельник ощутил, как напряглись его мышцы под изношенной рубашкой – и в глазах старика Соллю померещилось сочувствие.
Эгерт нахмурился:
– Что?
Старик осторожно сел рядом и провел грязным пальцем по своей щеке – от виска до подбородка.
Солля передернуло; он невольно поднял руку к лицу и коснулся косого шрама на щеке.
Старик закивал, довольный, что его поняли; продолжая трясти головой, еще и еще тер свою кожу ногтем, пока на рябом лице его между редкими седыми шерстинками не проступила красная полоса – такая же, как Эгертов шрам.
– Ну и что? – спросил Солль глухо.
Отшельник посмотрел на Солля, потом на небо; нахмурился, потряс кулаком перед собственным носом, отшатнулся, закрыл глаза, снова чиркнул ногтем по щеке:
– М-м-м…
Солль молчал, не понимая; отшельник печально улыбнулся, виновато пожал плечами и вернулся к своей землянке.
Время от времени отшельник отправлялся куда-то на целый день и возвращался с корзинкой, полной снеди – простой и грубой, как показалось бы лейтенанту Соллю, и очень вкусной с точки зрения бродяги-Эгерта. По всей вероятности, старик наведывался куда-то, где жили люди, и люди эти были благосклонны к старому отшельнику.
В один прекрасный день Эгерт настолько собрался с духом, что попросил старика взять его с собой.
Шли долго. Отшельник вышагивал впереди, по невесть каким приметам выискивая едва заметную тропку, а Солль плотно прижимал мизинец левой руки к большому пальцу правой – ему казалось, что эта уловка спасет его от страха отстать и заблудиться.
В лесу царила осень – не очень ранняя, но и не успевшая еще постареть и озлиться. Солль осторожно ступал по желтым лоскуткам опавших листьев – ему казалось, что, потревоженные, на каждый его шаг они отзываются усталым вздохом. Деревья, окруженные безветрием, тяжело опускали к земле полуголые, расслабленные ветви; каждая складка на грубой коре напоминала Эгерту застарелый шрам. Прижимая мизинец левой руки к большому пальцу правой, он шел вслед за немым поводырем – и ничуть не обрадовался, когда лес наконец закончился и прямо на опушке его обнаружился хуторок.
